Гоар Маркосян-Каспер - Аукцион

Как-то весной
/болтали — в мае;

Вышло на улицу поутру,
Лихо вскочив на подножку трамвая,
Рукой помахало
И за углом
Пропало.

Объявилось в районе вокзала.
Невозмутимо выпило квасу
Из цистерны по соседству
И купило билет до Кавказа.

Потом его встречали альпинисты
Где-то на склоне каменистом,
У подножья вечных снегов.

Потом —
но это уже сплетни —
то ли у африкансих берегов,
то ли где-то в Австралии
его будто б видали…

Достоверно, что в конце лета
На людной площади оно болталось.

И теперь,
В повседневности серенькой клетке,
Сердце,
Как птица,
Плачет на ветке.

Счастье
Принимайте в малых дозах,
Любое снадобье —
в малых дозах лекарство, в больших — яд…

Земля —
надушенная
Розовым маслом
Бесформенная подушка,
Небо —
Розовый пластик,
Завешанный
Вкрадчивым розовым пологом
Облака,
Дальше Вселенная —
Кромешно
Розовая,
И в розовой лени
Он —
Кто?! —
И я…

Но где мятущаяся душа моя?..
Розовой глиной завален ссохшийся трупик —
Наверно, растительный образ жизни ей не был показан…

В любви
должно быть что-то вокзальное —
Расстояния,
Нависшая пасть репродуктора
с полувыплюнутой угрозой
Расставания,
Суматошная смена станций назначения,
Будоражащее непостоянство дверей,
Действительность, обращенная в бред
Бессонных ночей
Кривыми зеркалами,
Жестких скамей неудобство…

Принимайте
счастье
в малых дозах?
Или?..

Белыми флагами розовые простыни
К стоптанному
Черному небу
с облупившейся розовой краской
воздеты…
Перепутал рецепты кто-то…
Счастье мое неопознанное,
Где ты?

Апельсины?
Признаю лишь марокканские,
Пламенеющие вроде
Солнца в закат…
Будто?
Из-за серого дома
Лениво выкатилось
Малокровное солнце —
Желтоликий
Кривобокий уродец,
Зябко кутающийся в затасканные
Облака…

Не люблю севера,
где тихое, робкое
Солнце
словно теплом беременно —
Да никак не родит.
Я люблю, чтоб субтропики
И вне меня —
Не только внутри.

У меня в груди
Горит,
Сочась алым светом, словно ободранного
Солнца мякоть —
Сердце закатное —
Знаменосец вечного лета.

У меня и из глаз два солнышка смотрят.
Точнее, затмения солнца —
Светятся
Вокруг лун зрачков, бесстрастных, как Будды,
Лучей золотистых два ореольца.

А если на море побуду —
Так и загар у меня оранжевый.

Люблю, встав пораньше,
По-братски —
подставив солнцу спину,
Глазами —
Греть море, застывшее за ночь…

Гляди-ка!
Пустырь перед домом
с утра
Нежно-апельсиновый,
Словно содранная с солнца
кожура.

Ходят слухи, что Днепр чуден.
Разве?
Пожалуйста, вот он во всей красе —
Издалека удручающе сер,
А вблизи и вовсе грязно-
Бурый…
Обидела?
Не обессудьте —
Я не люблю рек…
За что?…
За односторонность течения —
ненавистную
Подчиненность заданности миропорядка,
За навязчиво тихие пристани,
За пресмыкание перед плотинами
И опорами
Мостов,
За насквозь лживый,
лицемерно скрывающий тот берег
простор…

/Горные реки?
Это не реки,
это бешено пульсирующая кровь гор,
Где к вершине,
С бернсовским и сарояновским рядом
Ржавой звездой прикноплено мое сердце…/

Ох уж этот Днепр!
Позорит небо,
Из кожи вон лезущее,
чтоб, отразившись,
подсинить серое…

А хуже всего в Днепре
Его раздражающая покорность…
Глядите,
нахальную щепку,
разлегшуюся у самой воды,
с пассивного пляжа,
приговоренного к вечному сну,
Не осмелится слизнуть…
А этот безвольный песок,
тысячелетие назад забывший
свою бытность камнем…

Не люблю рек.
Вид реки
вызывает у меня лишь неистовую тоску по морю.

Маленький,
несчастный,
запуганный
живой комочек…

Пытаюсь понять, где ты его держишь.
Может быть, в заднем кармане джинсов?
Перекладываешь ли его из костюма в костюм, когда их меняешь?
Вечерами,
ложась спать,
наверно,
вынимаешь его
И кладешь на тумбочку рядом с кроватью —
Вместе с часами
и книгой, которую читаешь на ночь?
А, может, ты забыл о нем —
И оно,
Заброшенное,
Пылится в кармане старой куртки,
Которую ты давно уже не носишь…

Ночью —
во сне —
все птицы сини.
Я выступаю в кошачьем амплуа и крадусь —
охотиться за ними —
В соседний двор,
На крышу необитаемого дома, предназначенного на слом…
Но однажды сама,
спасаясь от кошки,
села кому-то очень большому
на цепкую ладонь,
И наутро меня —
с перевязанным крылом —
Поселили
В клетке из серебряных мелодий Россини…

Птицам
Клетки
вовсе не противопоказаны —
Скорей, наоборот.
Живут, жрут, жиреют — правда, не летают —
Зато им не приходится принимать решений,
Искать пищу и кров…

В хрустальных вазах
Скорчилось сено…
А были маки —
с сочных лугов
Большеглазо
Глядящие на тугое
Спелое солнце…
Маки…

Что ж, хрустальная ваза — это весьма лестно
Для полевых цветов…Грядет бестелесная, как ангел бессонница
/как падший ангел?
Интересно, а падшие ангелы тоже бестелесны?/…

Месяцы медовые?
Видывали!
Месячник по обесцвечиванию синих птиц.
Нет, девочки.
Нам не по пути.
В служение вами же выданному идолу
Пожизненно отданы,
Выторговываете ничтожные
Льготы…
А у меня есть моя свобода —
Любуйтесь, ханжи и святоши.
Только…
Устаю иногда.
Тяжела эта ноша
Для женщины.

Ночная фантасмагория —
Над необитаемым городом
Парит
Улица, где фонари
Баюкают повешенных
/как я баюкаю ненавистную свою свободу…/.
Бесчувственные, как колоды,
Дряблые трупы надежд моих
С лицами посиневшими,
С непристойно свернутыми набок шеями
Раскачиваются под колыбельную,
Под которую же на мостовой
В дранном платьишке, дырявых колготках
Спит до ужаса безработная
Любовь…
Верноподданная
Любого
Сердобольного прохожего…