Франц Вертфоллен - Берлинские заметки для ветреной Штази

АМАЛИЯ: Франц, он просто беспокоится за вас.

ФРАНЦ: Сыт я таким беспокойством, оно и в могилу сведет.

В комнате стало прохладней.

ФРАНЦ: Послушайте, извиняться я не буду. И денег этих не возьму. Дом, прислуга, автомобиль – это тоже все зря.

АМАЛИЯ: Вы видели ваше жалованье?

ФРАНЦ: Нет, о, всезнающие боги Олимпа. Я еще даже присягу не дал, мне до распределения жить и жить.

АМАЛИЯ: Милый мальчик, вы станете адъютантом рейхсфюрера СС, вам дадут звание унтерштурмфюрера или оберштурмфюрера и получать вы будете смехотворные…

ФРАНЦ: Не надо. Сколько дадут – всё моё. И вообще, где ваше католичество – божьей милостью.

АМАЛИЯ: Да в этой Пруссии даже есть нечего! Одна капуста и сосиски.

ФРАНЦ: В Ливане бывало похуже.

Она села к нему на софу.

АМАЛИЯ: Вон до чего вас СС довели.

ФРАНЦ: Мама, это бронхит.

АМАЛИЯ: А зачем вам понадобилось прыгать в реку?

ФРАНЦ: Пожалуйста…

Женщина развернула сына к себе.

АМАЛИЯ: Слова вам не скажи.

Притянула, сломав сопротивление, голову к груди.

Пахнуло сиренью.

Оброс.

Опять вон кудрявится.

АМАЛИЯ: Ой, дурачок.

Засыпает.

АМАЛИЯ: Франц, хоть напишите ему из училища. Он ведь месяц еще спать не будет. Шшш… знаю я, что вы мне скажете: даже если бы он вас и любил, то любил бы вовсе не вас, а свои конструкции, стереотипы, но это вы у нас юный Зигфрид, это вам никто и не нужен, вам и страхи – бесстрашие, а люди слабы, Франц. Они глупые, да, нечуткие, мелочные, но им, знаете, как им нужно, чтоб их хоть кто-то любил.

Смягчившиеся черты вспыхнули.

Он сел.

ФРАНЦ: Вы и не представляете, как гадко сейчас то, что вы говорите. Эта толпа оголтелых завистливых макак, готовых разорвать все, что хоть на капельку чище их, готовых выпотрошить вас, а потом еще и заявить для сохранения своей праведности – ничего, да, мы такие-сякие, но ведь мы просто хотели, так хотели, чтобы нас кто-то любил, и сыто облизнуть на этом свои хищнические близорукие морды. Это мерзко, Амалия! Мерзко и больно.

Непредвиденная импровизация.

И как отвечать?

ФРАНЦ: Я не позволю с собой так поступать. Ни с собой, ни с той трогательностью, которую, возможно, еще отыщу. Скажите водителю, что я уезжаю.

АМАЛИЯ: Ну, уж простите меня, старую макаку…

ФРАНЦ: Нет, не прощу. Вот уже за тон этот не прощу. В вас есть вообще хоть что-нибудь не поверхностное?

АМАЛИЯ: Я нашла синего зайца!

ФРАНЦ: Что?

АМАЛИЯ: Синего зайца, зэца, мягкую игрушку, которую вы любили в детстве. Помните?

ФРАНЦ: Смутно.

АМАЛИЯ: Я хотела отдать ее в ваш отъезд, пусть она будет с вами в Берлине. Вы можете даже не доставать ее из чемодана, как угодно, только возьмите.

ФРАНЦ: Господь, и эта ваша сентиментальность. Вы ею что компенсируете отсутствие настоящих чувств? Хорошо, давайте этого зайца и машину.

АМАЛИЯ: Аннабель для вас объездила все кондитерские и сама еще всю неделю упражнялась – пироги пекла. Может, вам положить?

ФРАНЦ: Ну зачем мне… а с чем?

АМАЛИЯ: Шоколадно-апельсиновый с майоркским миндалем, кокосовый с муссом, мятный из черного шоколада с перцем…

ФРАНЦ: Кладите уже.

АМАЛИЯ: Вы тут ждать собираетесь?

ФРАНЦ: Да, я только на пять минут прилягу.

АМАЛИЯ: Может, в спальню подниметесь.

ФРАНЦ: Мама, я не хочу оставаться на ночь.

АМАЛИЯ: Хорошо-хорошо, но если вы тут уснете, будить я вас не буду.

ФРАНЦ: Да, я только на пять минут.

Мирно щелкнул выключатель.

АМАЛИЯ: Магда! Принесите, пожалуйста, моему сыну плед.

Каждая складка свитера на молодом человеке в дверях кричала, что он как раз и есть тот самый беззаботный и скучающий представитель тех остатков буржуазной аристократии или аристократичной буржуазии, которые пили кровь из немецких рабочих, не так сильно как евреи, конечно, но в газетах о них иногда писали.

Фрау Брюкер с радостной местью захлопнула дверь.

Вот нахалка! Что себе эта иностранка позволяет, они к ней уже сюда таскаются! Не приведи господь, и притон устроят!

Молодой хам настойчиво постучал опять.

ФРАНЦ: Простите, я насчет комнаты.

Комнаты? Зачем ему комната? Развратствовать?

ФРАУ БРЮКЕР: Комнаты не сдаю.

ФРАНЦ: Да, а мне в СС ваш адрес назвали.

Ой.

Тучная женщина приоткрыла дверь.

ФРАУ БРЮКЕР: Вы из СС?

ФРАНЦ: Унтерштурмфюрер Франц Вольфганг фон Вертфоллен.

И даже улыбка у него самоуверенная, буржуазно-аристократская… или аристократско-буржуйная?

Но в квартиру пришлось впустить.

ФРАУ БРЮКЕР: Вот телефон, ванная, туалет, кухня. Телефон чтоб больше пятнадцати минут не занимать.

ФРАНЦ: Что вы, мне на работе хватает.

ФРАУ БРЮКЕР: Вот ваша комната… Замок тугой. Проходите.

ФРАНЦ: А-а… какой… химический тут у вас запах.

ФРАУ БРЮКЕР: Это неделю назад крыс травили.

ФРАНЦ: Крыс?

ФРАУ БРЮКЕР: Да, в том году совсем нашествие крыс было, в этом полегче, теперь ни одной не осталось. Я просто окна зря не открываю. Это самая большая комната в квартире, она, видите, с каким оформлением. Даже постамент у кровати имеется.

ФРАНЦ: Простите, а еще шкафы у вас есть?

ФРАУ БРЮКЕР: А вам что этого мало?

ФРАНЦ: Ну…

ФРАУ БРЮКЕР: Вы что женаты? С детьми?

ФРАНЦ: Нет-нет, нет, что вы. Я просто пока багаж на работе оставил, но…

ФРАУ БРЮКЕР: И что в этот шкаф не влезет? Это самый большой мой…

ФРАНЦ: Я понял, простите.

ФРАУ БРЮКЕР: И что не влезет?

ФРАНЦ: Кажется, нет.

ФРАУ БРЮКЕР: Так, вы с кем тут жить собираетесь?

ФРАНЦ: Один, фрау Брюкер, честное слово. Это ничего. Распятие у вас какое… массивное.

Подобравшаяся уже было для боя женщина расслабила свои телеса.

Гордость.

ФРАУ БРЮКЕР: Это мне из Рима везли.

ФРАНЦ: Лаконично. Сразу видно тяжелое очень дерево.

ФРАУ БРЮКЕР: Добротное. Век прослужит.

ФРАНЦ: Да, так оно у вас над кроватью красиво висит, я вот только переживаю – не свалится ли. Такой у него гвоздик печальный.

ФРАУ БРЮКЕР: Вы что атеист?

ФРАНЦ: Нет, конечно, католик. Замечательный крест, его укрепить бы только, а то если ночью упадет… распятия жалко. Вы позволите?

ФРАУ БРЮКЕР: Я сама укреплю.

ФРАНЦ: Вот если бы еще до вечера.

ФРАУ БРЮКЕР: Посмотрим. Так, с вас будет…

ФРАНЦ: Вот. Мне уже назвали сумму, она в конверте. Комната с завтраком, со стиркой, но без уборки.

ФРАУ БРЮКЕР: За эти деньги?

ФРАНЦ: Вы полагаете, они ошиблись? Если позволите, я перезвоню коллегам. Как же там, у Гестапо…

ФРАУ БРЮКЕР: Стирки у меня больше нет.

ФРАНЦ: Досадно. Но ничего, я все равно предпочел бы профессиональные прачечные.

ФРАУ БРЮКЕР: Так. Значит, вы остаетесь. Женщин сюда не водить. Сидушку опускать, волосы после бритья убирать, после девяти вечера не шуметь, в десять дверь на щеколде.

ФРАНЦ: Фрау Брюкер, у меня ненормированный рабочий график.