Лаура Синтия Черняускайте - Скользящая Люче

ФЕЛИКС. Я еще не родился тогда…

МАТЬ. Нет, но уже собирался. И у тебя был маленький светящийся пальчик…

ФЕЛИКС. Не помню.

МАТЬ. Где уж.

ФЕЛИКС. Мам, а Винцас?..

МАТЬ. А что – Винцас?

ФЕЛИКС. Ты его не любила?

МАТЬ. Никогда.

ФЕЛИКС. Тогда зачем?..

МАТЬ. Ведь ты мужчина. Должен бы понять. Похоть…

ФЕЛИКС. Понимаю… Похоть.

МАТЬ. Пять лет ухаживала за твоим отцом. День и ночь жили в вони гниющего тела. Я должна была быть… сильной. А чувствовала себя такой одинокой! Когда вечерами начинала выть собака, сама не всегда сдерживалась. Такой же вой гнездился во мне. Неиспользованное тело женщины становится печальным и непредсказуемым… За это я злилась на твоего отца.

ФЕЛИКС. Я помню, мама.

МАТЬ. Что ты помнишь?..

ФЕЛИКС. Говорила: пойду, принесу масло. И уходила в кладовку. И тогда за столом кусок в горло никому не лез. Ждали, пока с тобой начнется… Ты завывала и била банки. Возвращалась с искусанными руками. Никто не шел в кладовку тебя успокаивать…

МАТЬ. Потому что знали, что человек сам должен справиться со своим воем.

ФЕЛИКС. Мам, я тоже боялся тебя… такой…

МАТЬ. И хорошо, что боялся. Я была страшная. Никогда его не выбирала. Он сам выбрал меня.

ФЕЛИКС. Кто, мама?

МАТЬ. Вой. Что осталось от белого света. Он стирался годами… Как незаметно мы сползли…

ФЕЛИКС. Но теперь ты свободна.

МАТЬ. Нет. И никогда уже не буду.

ФЕЛИКС. Ведь живешь, как хочешь.

МАТЬ. Не могу. Вина. Понимаешь?

Пауза.

МАТЬ. Понимаешь, почему?

ФЕЛИКС. Кажется, да…

МАТЬ. Ждала, когда он умрет.

ФЕЛИКС. Мы все зверски устали, мама. Это никакое не преступление.

МАТЬ. Когда ночью переставал бормотать, замирала: уже?..

ФЕЛИКС. Мам, можешь мне не рассказывать.

МАТЬ. Ты слишком молод, чтобы понять.

ФЕЛИКС. Я понимаю.

МАТЬ. Нет. Только пытаешься понять. Смотри, как меняется море, – то зеленое, то синее, то серебристое… Как мое чувство вины. Оно живое. Дышит. Уходит и мучительно приближается. Бремя на всю жизнь. А началось со света. Такого легкого, что было страшно не выдержать… Испытывал когда-нибудь чувство, что рассыплешься от счастья? На маленькие смеющиеся пылинки?

ФЕЛИКС. Кажется, да…

МАТЬ. Конечно! Ведь это – гены.

Через полгода. Второй час ночи. Феликс сидит в темноте и тупо смотрит на мигающий экран телевизора. Программа кончилась. Одни только мигающие линии и треск, словно ускоренный образ прибоя. На лестнице послышались шаги. В замке скрипнул ключ. Дверь медленно открывается. На пороге – Люче. Светлый костюмчик и волосы светятся в сумраке. У нее – только ключ.

ФЕЛИКС (не поворачиваясь посмотреть, кто пришел) . Закрой дверь. Сквозняк.

Люче закрывает дверь.

ЛЮЧЕ. Что смотришь?

ФЕЛИКС. Море.

Пауза.

ЛЮЧЕ. Чай будешь?

ФЕЛИКС. Нет.

Люче идет в ванную. Слышно, как шумит вода. Через какое-то время выходит с мокрой головой, одета в халат. Останавливается у телевизора, заслонив изображение.

ЛЮЧЕ. Хватит моря. Посмотри на Люче.

Феликс с трудом заставляет себя поднять на нее глаза. Их взгляды встречаются. Он вздрагивает, словно его ударили, и отводит глаза.

ЛЮЧЕ. Поседел.

ФЕЛИКС. От моря.

ЛЮЧЕ. Часто смотришь?

ФЕЛИКС. Бывает.

ЛЮЧЕ. Что еще делаешь?

ФЕЛИКС. Кусаю прохожих.

ЛЮЧЕ. Ты был прав. Люди должны заботиться друг о друге. Иначе всё проходит мимо.

Пауза.

ЛЮЧЕ. Я тебя не выбирала. Веришь? Мне тебя выбрали.

ФЕЛИКС. Люче…

ЛЮЧЕ. Легко, когда ты должен только подчиняться. Я нужна тебе?..

ФЕЛИКС. Люче…

ЛЮЧЕ. Как ты жил?..

ФЕЛИКС. Я выл. Всё время выл. Нашел твои отпечатки пальцев на посуде. Они не смывались. Пришлось разбить. Я не включал свет. Не зашторивал окна. Жрал только томатный соус. Сидел в телефонных будках в ожидании ливня, пока меня не выгоняли. Ходил на рынок и смотрел, как женщины покупают вишни. В ванне нашел твой светлый волос и съел. Не высрал… А ночью, Люче, ты приходила и вкладывала меня в живот к себе. Ночью плавал в тебе, как эмбрион. Без конечностей, без половых признаков, без кожи… Невесомый и доверчивый. Питающийся только тобой. Засыпал, качаясь на стуле… Одиночество – бесплодно, Люче. Оно необходимо лишь для очищения. Всем остальным мы должны делиться.

ЛЮЧЕ. Прости, что забыла свой волос.

ФЕЛИКС. Прости, что хотел им покончить с жизнью.

ЛЮЧЕ. Так соскучилась по скуке с тобой. Нет ничего прекраснее в мире этой подаренной скуки.

Пауза.

ЛЮЧЕ. Расчеши меня.

Феликс ее расчесывает.

ЛЮЧЕ. Теперь чувствую, что простил. Твои пальцы и мои волосы – одно.

ФЕЛИКС. Легко, когда прощаешь.

ЛЮЧЕ. Надо лишь подчиниться…

ФЕЛИКС. Этому учимся всю жизнь…

ЛЮЧЕ. Легкость. Это возмездие.

ФЕЛИКС. Легкость и скука. Замечательно!

ЛЮЧЕ. Феликс… Обещай, что будем жить скучно.

ФЕЛИКС. Обещаю. Буду самым скучным типом из всех, кого ты знаешь.

ЛЮЧЕ. Неповторимо? Фатально?

ФЕЛИКС. А коньки?..

ЛЮЧЕ. Коньки? Терпеть не могу кататься на коньках.

ФЕЛИКС. Я тоже.

ЛЮЧЕ. Как хорошо, что можно не скользить!

ФЕЛИКС. Тогда так… фатально… скучно!..

Они смеются. Воображают, что скользят.

Двенадцать лет назад. Отец умирает. Мать сидит на краю его кровати и громко размешивает чай. Дольше, чем необходимо.

ОТЕЦ (слабо) . Ре-ги-ноч-ка… Поставь эту чашку…

Она ставит. Пауза.

ОТЕЦ. Ре-ги-ноч-ка…

МАТЬ. Пить будешь?

ОТЕЦ. Нет… Приляг рядом…

Мать ложится на край постели. Отец с трудом поворачивает голову и дышит ей в висок.

ОТЕЦ. Белый свет над морем…

МАТЬ. Да.

ОТЕЦ. Остывший песок… Камешек в твоей туфельке…

МАТЬ. Камешек в форме сердечка. А ты сказал: это не сердце, это легкие.

ОТЕЦ. Сказал – босиком… Босая ты больше моя…

МАТЬ. Босая я голая.

ОТЕЦ. Вытряхни камешек…

МАТЬ. Нет.

ОТЕЦ. Вытряхни, глупая…. Прихрамываешь…

МАТЬ. Отвернись. Вытряхну. Стряхнула туфельку и жду, пока ты обернешься. Взглянешь на мою белую ступню и над ней загоревшую на солнце голень. Не было там никакого камешка. Страсть заставляла меня прихрамывать. Необузданная страсть…