Сергей Ермолинский - Синее море

В а с и л и й И в а н о в и ч. Не крысся, хватит. (Настеньке.) Я скажу, в самый раз, с утра не пили. (Достает из мешка хлеб, отрезает половину и подвигает ее Любе.) Не угодно ли?

Л ю б а (зардевшись) . Нет, что вы! У нас свой!

Н а с т е н ь к а. Мы давеча вот как наелись!

В а с и л и й И в а н о в и ч (разворачивая тряпку с большими кусками рафинада) . А с сахаром?

К о с т я (подвигая рафинад Настеньке) . Берите.

Н а с т е н ь к а. Ну еще! У нас своего завались!

В а с и л и й И в а н о в и ч (добродушно) . Так ведь это ж солдатский! Без церемоний!

Люба, подперев ладонью щеку, смотрит на Василия Ивановича, хозяйственно, домовито отрезавшего два больших куска хлеба — Косте и себе, и на Костю, который подковылял к стулу и опустился на табурет.

Л ю б а. Сколько людей к нам пригнало… Подумать только, куда немец зашел! А ведь говорили до войны, что, в случае чего, пяди своей не уступим. Чужой не надо — своей не отдадим. Воевать будем на их земле. И говорили — малой для себя кровью будем воевать. А что получилось? Как понять это?

В а с и л и й И в а н о в и ч. В свое время разберемся, как понять. (Сурово посмотрел на нее.) А вы что же, так вот перед каждым встречным-поперечным в советской власти сомневаетесь?

Л ю б а. Вы-то что говорите? В уме?

В а с и л и й И в а н о в и ч. Я скажу, не о том речь сейчас! Не те заботы!

Л ю б а. Я понять должна. И вы — не встречный, не поперечный. Разве не вижу? Иначе разве сказала бы?

В а с и л и й И в а н о в и ч. То-то, сказала бы… Встречный… Поперечный… Такие дела…

К о с т я. У них дела! Сидят здесь в тылу, умничают, а мы во всем виноваты…

В а с и л и й И в а н о в и ч. Помолчи.

К о с т я (отмахнулся) . А!..

Л ю б а (Василию Ивановичу) . Поймите, я знать должна, чтобы людям отвечать — они спрашивают.

В а с и л и й И в а н о в и ч (улыбнувшись) . Почему же у вас? Вы что, у них главный политик?

Л ю б а. Какой я политик? Никакой не политик…

В а с и л и й И в а н о в и ч. А все-таки, видите, у вас спрашивают. Я скажу, коли так, существенное дело…

Л ю б а. Дело-то, может, не существенное, а спрашивают, я знать должна.

В а с и л и й И в а н о в и ч. Понимаю. (Помолчал, посмотрел на нее.) Ответ для всех один. Я скажу, у советской власти рука крепкая, надо — жестко возьмет, не разнюнится. Так что каждый делай свое дело, на какое поставлен, себя не щади. Я всю Россию прошел-проехал — так оно и происходит. А будет и того пуще. Значит, какое сомнение? Только у врага сомнение.

Л ю б а. Вот как хорошо сказали…

К о с т я. А я в своем виде какое дело буду делать?

Н а с т е н ь к а. Так вы же герой! Искалеченный весь!

К о с т я. Что-оо?!

Н а с т е н ь к а (испуганно) . Ой… Я сказала?..

Лай собаки. Голоса на дворе, шум.

Дверь распахивается. Входит Е л и з а в е т а, закутанная в платок.

Е л и з а в е т а. Любка, не спишь? (Увидела Василия Ивановича и Костю.) Кто это у тебя? Гости?

Л ю б а. Нет. По ордеру. Жильцы новые. Тебе что?

Е л и з а в е т а. Фу-у, замаялась. По всей улице бегала, по всем домам собирала баб.

Л ю б а. На станции что-нибудь?

Е л и з а в е т а. Ага. Три эшелона ночуют. Два воинских, один с эвакуированными. Народу полно, кухня не поспевает обслужить. Велели мобилизовать. Уж и Танька пошла, и Прохоровна, и все кружковские, и я…

Л ю б а. А за мной, значит, в последнюю очередь посылают? (Надевает курточку.)

Е л и з а в е т а. Да понимаешь, выходной у тебя в кои-то веки… Ну… и Андрей Николаевич приехал.

Л ю б а (с гневом) . Глупости какие! За мной надо было в первую очередь! Безрукие!

Е л и з а в е т а. Верно, верно, конечно. Вот и получилось… Ай, Любка! Люди-то в эшелоне, представляешь, из самого Ленинграда! А в кухне, как на грех, кроме риса — ничего. В райпо за жирами послали.

Л ю б а. Всегда у вас так. Настька, и ты собирайся. (Секунду подумав.) Галина Васильевна!

Е л и з а в е т а (продолжая) . А один эшелон, так он из Мары с курсантами… Молоденькие совсем… Устали…

Л ю б а. Галина Васильевна!

Г о л о с Г а л и н ы В а с и л ь е в н ы. Господи! Я уже сплю. Люба, что?

Л ю б а. Мобилизация.

Г о л о с Г а л и н ы В а с и л ь е в н ы. Сойти с ума, чуть не каждый день.

Е л и з а в е т а (Любе) . Так ведь позор может получиться, коли наша станция не сможет выдать людям по их аттестатам… Курсанты, ленинградцы…

Г о л о с Г а л и н ы В а с и л ь е в н ы. На улице тает или мороз?

Е л и з а в е т а. Мороз. (Тихо.) Кикимора! (Любе.) Ганька Винчугова побежала в райпо, остальные уже на вокзале, а я за тобой.

Появляется Г а л и н а В а с и л ь е в н а, одетая, как живописный охотник в тундре.

Г а л и н а В а с и л ь е в н а (зевая) . Я готова. (Увидела Василия Ивановича и Костю.) Ах, простите. Что? Опять гости?

В а с и л и й И в а н о в и ч. Мы не гости. Мы — по ордеру.

Г а л и н а В а с и л ь е в н а. А…

Л ю б а. Ну, идем…

Все женщины выходят.

(В двери Василию Ивановичу и Косте.) В шкапчике каша холодная и рыба. А вас я запру на замок снаружи, чтобы не беспокоить.

Ушли. Стихло. Василий Иванович и Костя одни. Через секунду барабанят в окно.

Ж е н с к и й г о л о с. Любка! Любка!

В а с и л и й И в а н о в и ч (приблизив лицо к темному стеклу) . Она ушла, ушла! (Машет рукой; в окно продолжают барабанить.)

Ж е н с к и й г о л о с. А Настька? А Елизавета? А Галина? Галина-кикимора?

В а с и л и й И в а н о в и ч (весело) . Ушли! Ушли! (Возвращается к столу, садится.) Я скажу — хорошо. Вот и человеческое тепло, старик, вот и дом.

Т е м н о

Обстановка первой картины. Но это уже весна.

Любин двор необыкновенно преобразился. Починена изгородь, крыльцо с заново отстроенными перилами. Д е д С а б у н о в сидит у своего дома. На дворе Любы В а с и л и й И в а н о в и ч сколачивает из досок надстройку колодца, К о с т я, сидя на крылечке, насвистывает.

С а б у н о в. Весна у нас тут начинается с ветров, с бури. Это еще не весна.

В а с и л и й И в а н о в и ч. А у нас, папаша, сейчас самые штормы. Но я скажу, в первый тихий день пчел можно переводить в летние домики, а сады готовить к цветению. Главная же работа — в море. Рыба сейчас идет, сельдь, скумбрия.

С а б у н о в (обиделся) . Рыба и у нас есть.

В а с и л и й И в а н о в и ч. Это — в арыках?

С а б у н о в. И в них. Не тут, конечно, а в головном. Ну, и на реке.

В а с и л и й И в а н о в и ч. Это которая за водокачкой?

С а б у н о в (сердясь) . В ней. А то можно и на Сырдарье, также в озерах. От тридцать девятого разъезда осьмнадцать километров. Богатые места. Сазан. Щуки. Вот такие.

В а с и л и й И в а н о в и ч. Ну-у?

С а б у н о в. Не скажу — часто, но… бывает.

В а с и л и й И в а н о в и ч. Я не сомневаюсь, раз вы говорите. Всюду у нас, папаша, хорошо, когда мирная жизнь. Я — солдат и уж это понимаю от глубины сердца.