Уильям Шекспир - Ромео и Джульетта (Пер. Т. Щепкина-Куперник)

И сравнивать не мог, конечно, ты.

Глаза твои, хрустальные весы,

Пусть взвесят прелесть и другой красы.

На празднике – красавиц целый ряд

Я укажу, что блеск твоей затмят.

Пойду не с тем, чтоб ими любоваться,

Но чтоб красой любимой наслаждаться.

(Уходит.)

Комната в доме Капулетти.

Входят синьора Капулеттии кормилица.

Где дочь моя? Пошли ее ко мне,

Кормилица!

Невинностью моей

В двенадцать лет – клянусь, уж я давно

Звала ее. – Ягненочек мой, птичка!

Куда ж она девалась? А? Джульетта!

Входит Джульетта.

Что там? Кто звал меня?

Зовет синьора.

Вот я, синьора. Что угодно вам?

Вот что… – Кормилица, ступай. Нам надо

Поговорить наедине. А впрочем,

Кормилица, постой, останься лучше.

Ты дочь мою с младенчества ведь знаешь.

На час не ошибусь в ее годах.

Ей нет еще четырнадцати лет.

Четырнадцать своих зубов отдам

(Хоть жаль – их всех-то у меня четыре),

Что ей еще четырнадцати нет.

До дня Петрова сколько остается?

Недели две.

Ну вот, в Петров день к ночи

И минет ей четырнадцать годков.

Она была с моей Сусанной (царство

Небесное всем христианским душам!)

Ровесница. Сусанну бог прибрал.

Ох, я не стоила ее! А вашей

Четырнадцать в Петров день будет точно.

Вот, помнится, одиннадцать годов

Тому минуло, в год землетрясенья,

Как я ее от груди отняла.

Не позабыть! Все помню, как сегодня.

Соски себе натерла я полынью,

На солнце сидя возле голубятни.

Вы в Мантуе тогда с синьором были.

Да, помню, как сейчас: когда она

Почуяла, что горькие соски, —

Как рассердилась дурочка-малышка,

Как замахнулась ручкой на соски!

А тут вдруг зашаталась голубятня.

Я – опрометью прочь!

С тех пор прошло одиннадцать годков.

Она тогда на ножках уж стояла.

Ох, что я, вот вам крест! Да ведь она

Уж вперевалку бегала повсюду.

В тот день она себе разбила лобик,

А муж мой (упокой его господь —

Вот весельчак-то был!) малютку поднял.

"Что, – говорит, – упала ты на лобик?

А подрастешь – на спинку будешь падать.

Не правда ли, малюточка?" И что же!

Клянусь мадонной, сразу перестала

Плутовка плакать и сказала: «Да».

Как долго шутка помнится, ей-богу, —

Хоть проживи сто лет, а не забыть;

«Не правда ли, малюточка?» А крошка

Утешилась и отвечает: «Да».

Ну, будет уж об этом, помолчи.

Да, только так вот смех и разбирает,

Что вспомню, как она забыла слезы

И отвечала: «Да». А ведь, однако,

На лобике у ней вскочила шишка

Не меньше петушиного яичка!

Так стукнулась и плакала так горько,

А он: "Теперь упала ты на лобик,

А подрастешь, на спинку будешь падать.

Не правда ли, малюточка?" И что же!

Она сказала: «Да» – и замолчала.

Ну, замолчи и ты, прошу тебя.

Ну, ладно уж, молчу, господь с тобой.

Милей тебя детей я не кормила.

Ох, только б до твоей дожить мне свадьбы —

Так больше ничего я не хочу.

Вот-вот, как раз о свадьбе и хочу я

Поговорить. – Скажи, Джульетта, дочка,

Была бы ты согласна выйти замуж?

Я о подобной чести не мечтала.

О чести! Каб не я тебя вскормила,

Сказала б: ум ты с молоком всосала.

Так о замужестве пора подумать.

В Вероне многие из знатных дам

Тебя моложе, а детей имеют.

Что до меня – в твои года давно уж

Я матерью твоей была. Ну, словом, —

Твоей руки Парис достойный просит.

Вот кавалер-то, ах, моя синьора!

Что за мужчина! Восковой красавчик!

В веронском цветнике – цветок он самый лучший.

Ох, да, цветок, уж подлинно цветок!

Скажи, могла бы его ты полюбить?

На празднике у нас он нынче будет.

Читай, как книгу, юный лик Париса.

В нем красотой начертанную прелесть.

Вглядись в черты, которых сочетанье

Особое таит очарованье;

И все, что скрыто в чудной книге той,

Ты в выраженье глаз его открой.

Как книга без обложки, он лишь ждет,

Какой его украсит переплет.

Но не поймал никто еще той рыбы,

Чью кожу взять на переплет могли бы.

Да, смело может красота гордиться,

Коль эти заключит в себе страницы.

Когда рассказ прекрасный в книге скрыт,

То ею всякий больше дорожит.

Ценней ее застежка золотая,

Смысл золотой собою охраняя.

Так раздели, что есть в его судьбе;

Не станешь меньше, взяв его себе.

Нет, толще станет – так уже ведется.

Как смотришь на любовь его, ответь.

Я постараюсь ласково смотреть,

Но буду стрелы посылать из глаз

Не дальше, чем велит мне ваш приказ.

Входит слуга.

Синьора, гости собрались, ужин готов, вас просят, молодую синьору зовут, кормилицу клянут в буфетной; и все дошло до крайней точки. Мне приказано скорей подавать. Умоляю вас, пожалуйте сейчас же.

(Уходит.)

Идем, Джульетта, граф уже пришел!

Иди, дитя, и вслед счастливых дней

Ищи себе счастливых ты ночей.

(Уходит.)

Улица.

Входят Ромео, Меркуциои Бенволиос пятью или шестью другими масками, за ними слугис факелами.

Ну что ж, мы скажем в извиненье речь

Иль так войдем, без всяких объяснений?

Нет, нынче уж не в моде многословье.

У нас с собой не будет Купидона

С повязкой на глазах, с татарским луком,

Похожего на пугало воронье

И ужас наводящего на женщин,

Ни устного Пролога, что с запинкой

Сопровождает вход наш под суфлера.

Пусть думают о нас, что им угодно, —

Мы только протанцуем и уйдем.

Мне факел дайте: для веселой пляски