Моисей Василиади - Пять пьес ни о чём

Кирьяк. Риск на себя берёшь, братан? Не… Характер не позволяет рестораны посещать. Проще – буйство нрава. Все мои сроки и приводы после ресторанов были. Племянница, а могет?..

Света. Не-не-не! Ему только в мой можно, там к нему приставлена… Вы давай идите, и это, Илью с собой не зовите, ни-ни-ни. Зинке того, эсемеску написала, может, подойдёт. Не отвечает. Где она… Я пошла бы, настрой ху… Пло-хой, туды его! (ржёт) Дядька, как ты справляешься!

Кирьяк. Ху… Хо-ро-шо!

Андрей. Дядь Кирюш, ну пошли с нами, я буду твои порывы сдерживать, пошли.

Кирьяк и Света хором заржали.

Света. Нет, братик! Эти порывы после пятой, может сдержать только… (незаметно в стороне появилась бабка София – маленькая женщина неопределённого возраста) О! Надо ж, легка на помине! Вот! Вот, кто точно может сдержать эти порывы. Я права, дядька?

Кирьяк. Сечёшь! Мандалайка. Это не мат, ни ни-ни, это такая национальность – мандалайцы. Произошли из ман… ман-да-кур-дайки (смеётся) Радость моя! Уф. У меня сёдни были попытки матюшком пройтись, но я достойно их купировал. София Смутьяновна! Давно лицезреем моё выступление?

София. Эдак годков семьдесят. (пошла к Андрею) Андрюша, солнце моё, здравствуй.

(долго смотрит в глаза) Давай, идите по делам. Хорошо у тебя всё будет… Теперь я промашки не дам, все про то знаю. Идите, прослежу (целует глаза)

Иди, Кирюш, иди с ними, не боись. Я пошепчу…

Кирьяк. Это обнадёживает. Но, красава моя, есть желание этим южным вечером с вами по… (и завис) Попалась? Глаз-то того!.. Увы… Я хотел сказать – побыть с вами, а?

Света. Ну вот, не гад ли ползучий. Жила бы здесь и чахла. Всё, едем! Не могу больше…

Филипп, Андрей и Света ушли.

София. Так вот не… топтанной и уйду…

Кирьяк. А ты покажь, подумаю…

София. Да, боюсь, того, ослепнешь.

Кирьяк (хе-хе-хе). Керосину чё-то не стало… Надо в город ехать. При керосиновой лампе хорошо вечерами сидится на лимане, на бревне. Сколько этому бревну? Да не про себя я…

София. Керосин в сарае-то у меня есть, полканистры.

Кирьяк. Сарай то твой…

София. Так и лампа моя. Ты лет двадцать как её спёр. При-ватизи-ровал, и всё.

Кирьяк (смеётся). Точно? Надо же, а я так в полном убеждении, что это моя лампа. Так похоже на мою. Ой, расстроила ты меня.

Пойдём за лампой, одолжу у тебя керосину, отведу тебя на лиман, и там…

София. Не пойдёт. Только после венчания. Тринадцать мне было, с мамкой на подводе летом, такая жарища была, в Новороссийск к родственникам ехали. Лошадка такая малая, еле шла, часов пять этак ехали. Приехали, на ногах не стоим и сразу в церкву пошли, сестра мамкина Лиза венчалась. Красивше картины в жизни не видала. Стало быть, восемьдесят лет мечтаю.

Кирьяк. И чего? Что мешало мечту-то воплотить?

София. Не что, а кто. Принц один… Всё занят…

Кирьяк. Девица-красавица, а сколько годков тебе?

София (детским голоском). Девяносто три.

Кирьяк. Ну вот. Неравный брак. А мне семьдесят семь…

София. Семьдесят восемь будет, через два месяца.

(тихо и долго смеются)

Кирьяк. Твоя взяла, пошли за лампой.

Сильно задул ветер и загромыхало.

София (тихонько застонала). Ммммм… Море, море плачет-то как… А август токо начался…

Тот же двор. Вечер следующего дня. Филипп на извечном месте, правда, рубаха другая, поношенная, в клеточку. Рисует что-то на картонке (многолетняя привычка собирать коробки из под обуви, посылок, продуктов. Затем, разрезая, их складывает. Картонок этих на много лет. И сейчас что-то рисует и чертит. И привычно быстро убирает при появлении кого-либо).

С кастрюлей и миской в руках появилась Надя. Постояла, подумав, и села поодаль от Филиппа. Протерев стол, высыпала гречку и начала перебирать… Долгое, привычно-тягостное молчание…

Филипп(вздохнув несколько раз). Давай подмогну…

Надя(тихо, трагично). Подмог уже, так подмог… Жену завсегда дурой выставлять, вот главна твоя подмога. Пятьдесят, пятьдесят годов издеваются, теперича новая у них забава – Илюшку дураком делать. Из-за этой сучки. Сына свого… И кто? Отец, брат да дядька. (тихо взвыла) Дядька этот, христопродавец, развратник и каторжник, которого гнать надо отовсюду, а они вона как, хвалебную ему с утра до вечера поют, просят, хлопают, чтоб потрепался. Ненавижу, ненавижу всю вашу родову… Давление из-за вашей проклятой родовы скачет, сердце трепыхается, а они всё развлекаются, по ресторанам ходят с проститутками. И смеются над людьми, не похожими на них. Посмеётесь, недолго осталось мне это слышать… Господь слышит мои молитвы, он пошлёт на вас, ой, непременно пошлёт…

Филипп (встал). Пойду, кролей покормлю.

Надя (орёт). Кролей! Кур! Индюков! Приблудков! Уродов! Всех кормит! А жену, родную жену, травит! А всех других кормит, поит! (зашлась) Пропадите! Пропадите пропадом!.. Всей своей родовой! (убежала)

Филипп долго неподвижно сидит, затем, оглянувшись в сторону ушедшей, вытащил из под стола свою картонку и стал что-то рисовать. Входит Андрей. Филипп проделывает знакомую процедуру, пряча картонку.

Андрей. Пронесло?

Филипп. Ну… Разбудили, чё ли?

Андрей. Да не, я в огороде был. Па, всё, давай… Всё это уже совсем, даже плохо. Давай, поехали ко мне. Места навалом, у тебя там своя комната. Давай, пап… Это всё, уф… Я, правда, не знал, что совсем так худо, ну поберёг бы ты себя. Мне сильно поможешь, правда. Переживать не буду. А то мне эти переживания, знаешь… Да, мать… Матери нашей одной лучше, не знаю, наверно, лучше, раздражителей не будет. Приезжаю в три года раз и слышу такое, оторопь берёт, серьёзно. И дальше только хуже. Трудно в этом во всем жить. Хочу понять и не понимаю. А ведь жил и сколько жил. Пап, покой нужен, особенно в старости, понимаешь?.. Давай, поехали. Тебе собраться – раз плюнуть.

Филипп. Куда ехать? Ты чё… Не, Андрюх, ты, того… Она же тоже… У неё тоже есть эта… Блажит. Ничё, привык, чё теперь… Войну, вон, люди, такую войну пережили, а это шелуха. Чё осталось-то, потерпим… Оставлять одну негоже. Потом так будешь, что ой-ей-ей. Да и это, хозяйство всё на мне. Ты чё, без меня сразу всех под нож. Не, негоже.

Это, того, поесть сварганить? Принесть? Не боись, она теперь надолго убежала…

Андрей. Да поел я. Винограду, мускат белый уже поспел… Охохошеньки-хохо… Сколько винограду осталось? Кустов двести?