Моисей Василиади - Пять пьес ни о чём

Филипп. Да, двести двадцать один. Еле отстоял. Филоксера, зараза, много пожрала. А розовый пробовал? Там осталось кустов семь. Там, в углу. Так ты это, того, ели чё, хворь эта найдёт, ты туда в угол, где белый мускат, там настелено сена, фуфайка там в сене…

Андрей. Па, я видел, спасибо. При случае воспользуюсь… Розовый мускат, звучит красиво… Филоксера, зараза. Человек один сказал: жизнь – токсична…

Филипп. Вродя… Ядовита, ага. На мешках писали такое, токсично. Угу. Так это, не знаю, где живет этот твой человек. Чё-то он не того, человек этот. Чё-то не понял. Жить хорошо, много хорошего. Правда, ой как много. А то, что кричать, орать, беситься стали много, так это, как тот чайник – покипел и стих. И море так, и земля так, вулканы эти… Человек-то у них всё и подглядел. Всё так, покипело и устало, значит, и человек так.

Андрей. И перечить нечем. Хорошо мы с тобой вчера погуляли. Часов эдак пять. Темно стало ночью в селе…

Филипп. Пойдёт. В три ночи пришли. Мать того, ждала…

Андрей. Ругалась?

Филипп. Не, ночами она не… Разум имеет.

Зинаида Фёдоровна, того, не пришла. Потанцевали бы… Три года ждёшь танцев энтих… Ты, того, с Ильёй про неё, он, того, пропащий из-за неё. Это, того, Зинаиду Фёдоровну забрал бы отседова. Надо это. Ей особо. Люба же она тебе всегда была, чё ты. Попадёт она в беду.

Андрей. Отец, у меня проблемы есть, разные… А чего ты её по отчеству кличешь? Зина же завсегда была, даже Зинка.

Филипп. Так она при должности теперь, как так, положено. К нам не ходит, давно уж, лет того… не ходит. Илья того, глядит так и говорит худо, да и мать, того… (озираясь по сторонам) Илья не даст ей жизни. А она уж больно хорошая, пропадёт… Сын, увози её. Подмогни ей. И ты того, смотришь, и ты того.

Андрей. Хорошо, я поговорю. Времени, пап, много прошло, много всего случилось. Сколько мы вчера твоих оставшихся домов-то насчитали?

Филипп. Двадцать один, стало быть. А было пятьдесят три дома. Много домов снесли. Чё так, незнамо чё. Хорошие дома были, камень какой – песчаник, ракушечник. Лучше камня и не сыскать, тёплый, хорошо тесать, пилить. Малы стали дома им. Нет, вот этот кирпич им люб. Не знаю, веранды им надо, джазузи эти.

Андрей. Джакузи.

Филипп. Ну я говорю – джазузи. Понастроят громилы из кирпича, а живут в летней кухне, в дом и не ходют. А большие строят, чтоб сосед, того, видел и ночами спал плохо.

Андрей (смеётся). Смешно и грустно. Лет с четырнадцати я у тебя подсобником был, где-то так. Сколько же я раствору перелопатил за эти годы. Заброс, затирку, всё освоил. До сих пор руки помнят (показывает жестом как забрасывают). Так? Ты мне всё говорил – от себя, от себя. Это да, такие дома сносить – это малопонятно… А бассейны какие ты выкапывал, и сколько. Жалко, жалко, когда такая красота, и не нужна.

Филипп. Бассейны-то у многих остались, вода-то до сих пор привозная, нашу так пить и нельзя. Бассейны ещё рабочие, многие латал.

Андрей. А потолок в сельпо – красота-то какая… была. В сельпо заходил, сперва на потолок, а потом по сторонам, мол, это папка мой разрисовал. А теперь нет ни сельпо, ни потолка… Рисуешь все и прячешь? Только Варваре показываешь? И это правильно. Варваре можно всё доверить, и нужно. Дочь у меня правильная деваха… Тебе спасибо. А соседи чего? Рядом и далее. Здороваются как-то квёло. Вчера, когда мы к Светкиной машине шли, мы им здрасьте, а они так кивнули и промычали. Это ты наказал Светке, чтоб машины подальше от дома ставили?

Филипп. Ну вот потому так и здороваются. Обидели людей, и не токмо соседей, крепко весь народ обидели. Теперь всё будя не то… Всё, чё ни делай теперя, не исправишь ничего… Машину вот таку большую, крикливую, ресторан, магазин, гостиницы… Увидит и всё, серчают. Натворили дел, ох каких дел… Говорил Светке, а этому и говорить без пользы, не надо много всего, ежели у тебя много, у другого мало будет. Пущай и у других чё-то будет. Будет место свободно, придумают чё-нибудь. Нет – хапают да хапают, надо да надо… Совестно так жить Андрюха, совестно. Из дому никуда глаз и не кажу. А если куда пошёл, фуражку натянул и глаза к долу. Всю жизнь попортили с этой нечистой похабной заразой, худо всё стало… Киря говорил, вродя у вас там порядок аль как?

Андрей. Сложно всё. Но, знаешь, Питер – особый город… Наделали, нахапали, настроили, набезобразничали – всё это есть, но не так, как по всей стране, особенно в столице Родины. Дядька часто ко мне ездит, в отличие от тебя. Всё исходил. Мы с Варькой о таких местах и не слышали, все музеи, архивы все какие-то, и как его пускали… Но он-то всюду пройдёт… Нас пристрастил к походам по музеям. Так вот он, побывав в Питере уж раз сколько, исторический ведь он закончил, такое мне однажды сказал: Питер исторически отторгает всё пошлое и мерзкое. Он прав. Но я после этого свозил его на окраины и его оптимизм поиссяк. Здесь, говорит, не справились. Брат у тебя голова…

Филипп. Ты малой был, на краю улицы ток был, за стадионом…

Андрей. Воробьёв там на зерне сетками ловили, шашлыки делали. Вкуснее жареных семечек. На углу там маслобойня была. Хозяин толстенный такой, Шершень. Он и был похож на шершня.

Филипп (оживился). Шершнёв, потому и Шершень. Вот я про его, про Шершня, и толкую. Он лет шестьдесят тому про Кируху молвил – этот фрукт далеко пойдёт, если гниль его не попортит. Мужик с головой был. Вот он шибко много денег делал. Масло – хорошие деньги, мы ему семечки в мешках возили, а он нам масло. Пахучее, аж сейчас, того, запахло. А кака макуха… Конфет не надо. Никто его никогда не корил, по причине, что жил скромно, и если у кого беда – он первый там, и сразу то да то. Так и должно быть, когда у тебя много. Хочь Светка тоже это делает, детский дом содержит. Много делает…

Андрей. В старом таком, большом кресле, такой сельский король всегда у дома своего сидел. В школу мимо его дома. Подзовёт, макухи даст… да… Сейчас семь?

Филипп. Де-то… (расстегнув рукав рубашки) Девятнадцать часов семь, того, минут. Так вернее. Так давай поесть принесу?

Андрей. Не, пап, спасибо. Дядька не заходил? Что-то хотел мне вчера поведать, да народу много было.

Филипп. Счас прискачет. Надушится и прискачет. У него наблюдательный пункт на чердаке. По лестнице туда и в бинокль зырит, как только увидит – Надюха фартук надела, карманы семечками набила, он тут как тут. Кажный день этот манёвр проделывает. Счас будет. О, вон, слышишь, свистун идёт.

Кирьяк. Ну что!? Семейка, вашу… растого! Опосля утренней разборки живы? Здорово были! Филя, угощай! Патриций после дневных утех проголодался. Чем потчевать будете?