Мария Фомальгаут - Воспоминание о Вальсе

Только с таким заявлением на смех поднимут, не поверят, да я сам себе не верю, перепроверять надо миллион раз… Дети, отвяжитесь, видите, работаю, стоп, стоп, стоп, какие дети, откуда здесь дети, а вот, дети, я им картохи принес, наварил, курицу принес, наварил, что ты есть не будешь, тебе тут что, ресторан, что ли… Так, кто не съест, того в ресторан не возьму, поняли, да?

Сжимаю зубы, а ведь мне теперь эту ораву в ресторан в какой-нибудь тащить, за мороженым, они же разнесут там все, и буду ловить на себе косые взгляды. А этот корень откуда взялся, не должно быть здесь корня, да как не должно, вот он, а если здесь корень, это значит только одно, что кроме черных дыр есть где-то белые дыры, понять бы еще, где… Так, стоп, где я нахожусь вообще, я же в универе был, почему я в обшарпанной квартире, ремонт здесь надо делать, вот что, а, так дебил я конченный, не будет здесь никакого корня, выдумал тоже, корень…

Это я поначалу пугался, когда такое случалось, когда одновременно там и здесь, на героин грешил, много на что грешил, потом привык, теперь уже спокойно смотрю на все три стороны, только смотреть надо по очереди, сначала на одну сторону, потом на две, а там и третью можно подключать. А до этого третью сторону надо придерживать, а то как выскочит, как выпрыгнет, и перемешается все в голове. Приотпускаю третью сторону – она только того и ждет, срывается с места, ломится в двери, наваливается всей массой, окружает, обжигает, крылатые часы, почему здесь крылатые часы, почему здесь время, закрученное в ленту Мебиуса, почему здесь пустой город, здесь, на картине, и опять, опять ничего не получилось, картина как будто разваливается на части, у меня все картины разваливаются на части, напрасно учу всякие золотые сечения, основы из треугольников и квадратов, вот здесь три человека на картине, тут треугольник за основу, а тут четыре, это квадрат…

Тьфу.

Отбрасываю карандаш, ни хрена не получается, ни хрена. Нет, можно, конечно, раскрасить все это, тени добавить, еще что-нибудь такое, только не поможет все это, не поможет, уже знаю, ничего не выйдет.

Вечереет. Все трое понемногу отпускают меня, укладываю детей спать, припоминаю какие-то отговорки, а кто первый заснет, тому можно не спать всю ночь, а Катюшка в сентябре в школу пойдет, это же вообще трындец начнется, начинаю понимать своих родителей…

Еду домой, теперь можно и домой поехать, что-то торкает, что-то стучит в сознание – их должно быть четверо.

Не трое.

Четверо.

Отчаянно ищу четвертого или четвертую, не нахожу, не вижу, не чувствую. С чего я вообще взял, что был какой-то четвертый, а ведь был…

Прислушиваюсь к себе.

Притормаживаю.

Здесь.

Да, здесь, на перекрестке у фонаря, она уже ждет меня, от волнения ен могу вспомнить её имя. Смотрит на меня удивленно, да я сам на себя смотрю удивленно, почему без цветов, почему вообще безо всего, хоть бы конфет каких, что ли, купил. Стараюсь спасти ситуацию, показываю на ближайшее кафе, она ахает, дорого, дорого, делаю широкий жест, за все плачу. Она спрашивает, к кем я работаю, понимаю, что не знаю, что ответить, вру что-то про космонавта. Думаю, что я вру, чего мы вообще тут сидим, что мне мешает привести её домой, мама, папа, это (имя, имя не помню), моя невеста. И детей привести… стоп-стоп-стоп, это что будет, и она, и дети… теряюсь, чувствую в забытьи, Катюшка кашляет, выбираюсь в темноте из постели, надо ей сироп дать…

Прощаемся, она встает на цыпочки, целует меня, хочу сказать, что мы непременно поженимся, вспоминаю про детей, не говорю. Выруливаю на проспект, звонит Кабаныч, не понимаю, зачем Кабаныч, почему Кабаныч, какой клуб, зачем клуб, какой героин, зачем героин, какие девки, зачем девки, не понимаю, не понимаю…

Иду домой, привет, ма, привет, па, да ничего я не кислый, да норм все. Что-то подсказывает мне, что это еще не конец, сегодня будет еще что-то, что-то, что-то… Пол покачивается, приплясывает под ногами, или нет, это не здесь пол покачивается и приплясывает, это где-то там, там, самолет посреди океана, почему посреди океана, нас пятеро, один прыщавый в очках, будто не видит, что вода подступает, женщина срывается на крик, у меня дети, у меня дети, парень звонит кому-то, все хорошо, все хорошо у меня, я тебя люблю, еще одна девушка сидит у самой воды с отрешенным видом, прижимает к себе скетчбук, мельком вижу крылатые часы на фоне заброшенного города. Лестница, лестница, подсказывает память, какая к черту лестница, откуда лестница, а вот – лестница, спускается с неба, отталкиваю одного, другого, кому-то заезжаю промеж глаз, кто-то визжит, карабкаюсь, скорей, скорей, скорей…

…просыпаюсь.

Семь утра, еще спать да спать, нет, какого черта я встаю, куда я спешу, какие часы, почему крылатые часы, вот так, на фоне полной луны, и будь я проклят, если картина снов развалится на части, как это, развалится на части, не понимаю. А еще завтрак надо сготовить, это не здесь, это где-то там, там, а еще… Это еще что, откуда это, зачем это – лестница – нет, какая-то запись на обрывке бумаги, зачем, для чего, бросаю в корзину, некогда, некогда, некогда…

Блэк Айс смотрит на продольницу – это большая продольница, главная продольница, а от неё отходит десятка два маленьких продольниц, и какую из них выбрать, неизвестно. Блю Айс и Грей Айс смотрят на Блэк Айса, ждут решения.

Колд.

Любим, помним, скорбим.

Блэк Айс молчит. Блэк Айс думает. Вайт Айс уже уполз по продольнице, путники уже назвали её продольницей двух огней, вон они, два всполоха в небе. От Вайт Айса нет вестей уже три дня – а это значит только одно, что еще одно имя нужно вычеркнуть из списка отважных путников.

Блэк Айчс смотрит на продольницу напротив – они назвали её продольницей глубокой бездны – и ледяное сердце сжимается от страха. Блэк Айс хочет заглушить страх холодом, сегодня хочется много холода, очень много, а холода осталось всего-ничего. Блэк Айс зорко следит за запасами холода, а кажется, Грин Айс приворовывает холод, ну да еще не доводилось поймать его с поличным…

Три экспедиции пропали без вести…

Это тоже так было.

Блэк Айс еще раз смотрит на продольницу глубокой бездны, борется с искушением отправить кого-нибудь исследовать темный провал. Не отправляет. Конечно, в провале есть темнота, которой так не хватает здесь, наверху, но что-то подсказывает Блэк Айсу, что там помимо живительной темноты прячется смертоносное тепло…

Путники ждут.

Блэк Айс командует:

– В продольницу!

– Мы что… – усмехается Грин Айс, – будем исследовать все продольницы?

– Ну, не все, но хотя бы парочку, – Блэк Айс слышит в своем голосе ярость, сам себя ненавидит за это, сам на себя злится, и на себя, и на других, и на этот мир жара и смерти, который крепко впивается в свои жертвы, не отпускает.