Лина Кирилловых - Идущие. Книга II

– Хоурмен однажды поделился со мной своим предположением о будущем. Он говорил, что за нашим веком пара, может, спустя ещё один век или два, придёт гораздо более технологичный, и не только в отношении механизмов, машин – в отношении науки в целом, в том числе и медицины. Научатся заменять больные органы… отсутствующие конечности… уничтожат ту гадость, которая вызывает северный мор – ну, микроба, живущего в слюне снежных блох… И люди тогда будут рождаться по-другому – не истязая своих матерей. С изначально отличным здоровьем… без каких-либо наследственных изъянов… привитые от всех болезней ещё до того, как появились на свет. И, что самое главное, – Сенджи смешно сморщила нос, стараясь точь-в-точь воспроизвести услышанные взрослые слова, – без расовых, социальных и национальных предубеждений. Это им тоже привьют до рождения.

– Как?

– Так, как от болезней – уколом.

Вилле, представив, как какой-то врач уколол бы его маму в живот, передёрнул плечами.

– Но женщинам… мамам… наверное, будет не очень приятно.

– А вот здесь, – Сенджи важно подняла указательный палец. – Следует добавить то, что, по словам Хоурмена, матери вообще не почувствуют никаких неудобств. Потому что их дети все девять месяцев будут выращиваться в пробирках.

– Где-где? – Вилле удивлённо открыл рот. – В пробирках? Как я на уроках химической науки выращивал кристаллы купороса?

– Вроде того, – Сенджи, довольная произведённым эффектом, ухмыльнулась.

– Но это что же получится – искусственные люди?

– Почему? Самые настоящие. Только выросшие не в животе.

– Сенджи, это же жутко.

– Это не жутко, а будущее. То есть, возможное будущее.

– Я бы так не хотел, – произнёс Вилле.

– Почему? – теперь Сенджи удивилась. – Ты же видишь, сколько здесь хорошего для всех.

– Не знаю, – он и правда не мог сказать. – Страшно… Как гомункулусы…

– А то, что при родах столько детей умирает, да ещё и матерей – не страшно?

– Ну, это… я просто никогда особо не задумывался. Страшно, наверное, но ведь, если все из пробирок будут, здоровые такие, крепкие, добрые – то мир же лопнет от перенаселения!

– И что, – безмятежно сказала Сенджи. – Раз все будут добрые и никто не станет использовать другого только потому, что у него тёмная кожа или он появился на свет в бедной стране, то миру ничего не грозит. Заживут, друг другу помогая и не ссорясь. Отправятся открывать новые земли, которые можно было бы заселить. Вон, Луну, например. Построят к тому времени дирижабли, способные летать так высоко.

– Луна – это выдумки похлеще, чем про людей в пробирках, – не согласился Вилле. – Так высоко в небе нечем дышать.

– Ты там был? – спросила Сенджи.

– Нет. Но я знаю! Меня учил Жан-Жак, а старина Большой Носище – доктор наук, между прочим…

– Наука не стоит на месте, – нравоучительно произнесла Сенджи. – И даже большие носы должны будут гнаться за ней и переучиваться, если захотят остаться докторами.

«За такие слова Жан-Жак вытянул бы меня розгами», – подумал Вилле. А вслух произнёс:

– Для старого Жан-Жака это будет очень большим переживанием. Он даже может облысеть на нервной почве. А, впрочем, он не доживёт… Как и мы с тобой.

– Некоторые люди живут по сто лет, – возразила Сенджи.

– А ты бы хотела так?

Сенджи поразмышляла.

– Да. Но только если можно было бы не стареть.

– А те люди будущего, про которых рассказывал тебе Хоурмен? – поинтересовался Вилле. – Они должны будут стареть или как?

– Он не уточнил, – вздохнула Сенджи. – Надо будет его расспросить. Он вообще говорит иногда очень любопытные вещи – будто рассказывает волшебные сказки. О том, как люди плавают в дирижаблях под водой или болтают друг с другом с помощью зеркал. Или как один учёный попадает в далёкое прошлое, во времена, когда не было ещё никаких стран и правителей, а были дикие племена, ведущие постоянные войны, и объединяет их, создавая первое государство, и строит города и дороги, и учит людей всему, что знает сам, и становится их королём… Хоурмену следовало бы податься в сочинители или изобретатели, но он слишком любит готовить – когда был моложе, держал ресторацию, а сейчас у него маленькая пекарня. Такие вкусные рогалики печет… И пироги. Пальцы съешь!

– Я куплю у него что-нибудь, – Вилле воодушевился. – Нам с тобой, и домой возьму.

– Друзей он угощает бесплатно. Я его друг, а ты теперь – мой, так что…

Вилле густо покраснел, надеясь, что в сумраке подземного стока этого не видно. Даже стало жарко ушам, а то ухо, что было ушибленным, и вовсе будто вспыхнуло по второму разу. Сенджи смотрела куда-то мимо него и улыбалась каменным стенам. Всё же заметила? Или нет? Час от зазубренного ножа, наставленного в глаз, до слова «друг». Сегодня и правда необыкновенный день.

– Хотя я не спросила тебя, хочешь ли ты этого. Ну, то есть быть моим другом.

– Конечно же, хочу!

– Тогда нам полагается сейчас же пожать руки.

Вилле церемонно взял её маленькую жёсткую кисть и пожал, а потом, не удержавшись, прыснул от смеха. Сенджи тоже хихикнула.

– Как какие-нибудь советники на званом ужине, – произнёс Вилле сквозь смех. – Только не хватает расшаркивания ножкой.

– Никогда не была за подобных мероприятиях, – призналась Сенджи. – Но, мне кажется, я это представляю. Вот так вот, Вилле, мы теперь друзья… Осталось уточнить только, будет ли тебе удобно дружить с дикаркой из-за Стены.

Вилле непонимающе моргнул, не выпуская её тёплой руки.

– Какая же ты дикарка? У тебя светлые волосы и глаза. Сенджи, не шути так.

– А я и не шучу, – твёрдо и немного мрачно – куда делся смех? – сказала Сенджи. Она крепко сжала пальцы Вилле. – Я – из-за Стены.

– Ага, а я – воздухоплаватель-конструктор.

– Воздухоплавателем был мой отец, – сухо ответила Сенджи. – Вот, в общем-то, и причина, по которой я выгляжу так, как выгляжу.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Вилле тщетно пытался собрать мысли в кучку, не зная, как теперь продолжить разговор, – а что думала Сенджи, ему было совсем непонятно. Но глаза у неё были строгие. Ясные, яркие, голубые северные глаза.

– И как там, за Стеной? – спросил Вилле, потому что надо было хоть что-то сказать. – Очень жарко?

– Довольно-таки, – любезно ответила Сенджи. – Особенно, когда сверху падает «летучий огонь».

Она отняла свою руку и принялась загребать чёрную воду стока, по которой течение ровно несло их обшарпанную серую лодку. В кладке стен кое-где зияли углубления – камень обвалился от сырости. Вилле показалось, что в воде справа от лодки мелькнуло, вытянувшись, что-то длинное и блёкло-серебристое. Водоросли здесь уже не росли. Змея?

– Рассказывай дальше, – попросил он.