Аркадий Застырец - Двенадцатая ночь, или Всё, что угодно. Последствие комедии «Twelfth Night, or What You Will» by William Shakespeare

Сэр Эндрю.

Это правда, эти икры многим фору дадут, особенно когда я в огненно-рыжих чулках. Но что-то стало холодать.

Сэр Тоби.

А, каналья! Не пора ли нам поддать? Да! И ветер дует в спину! Ты кто по гороскопу? Телец?

Сэр Эндрю.

Именно! А Телец – это сила сердец!

Сэр Тоби.

Нет, рыцарь! Телок – это силища ног. Дай же мне полюбоваться твоим прыжком! (Любуется) Выше, выше! Ах! Красота, кто понимает!

Уходят.

Дворец герцога Орсино. Входят Валентин и Виола в мужском платье.

Валентин.

Цезарио! Если вы и впредь будете у герцога в таком фаворе, достигнете просто недосягаемых высот. Всего три дня при дворе, а уже не чужой.

Виола.

Не пойму, на что вы намекаете – на фальшивость моих достоинств или ветреность нашего господина?

Валентин.

Да упаси Бог! Ни на что я не намекаю!

Входит герцог Орсино, Курио и др.

Орсино.

Подите все вы к дьяволу! А ты,

Цезарио, останься. Стань поближе.

Курио.

Я мог бы и в гримёрке посидеть!

Все, кроме Орсино и Цезарио, уходят.

Орсино.

Души моей потрёпанную книгу

Тебе, мой друг, я давеча открыл.

Ты всё прочёл не по диагонали

И все во мне картинки рассмотрел.

Теперь ступай к Оливии порогу!

Стань у дверей, как юный баобаб!

Скажи ей, что под коврик пустишь корни

И до скончанья века там стоять

Потомкам в назидание ты будешь!

Виола (в сторону) .

Была охота! Вот ещё!

Орсино.

Скажи,

Что без нее мне жизнь кошмара хуже.

Что я готов на всё, как синий кит!

Что удавлюсь и вены перережу,

В записке перед смертью повелев

Во всём винить Оливию!

Виола.

Допустим.

А если всё равно ответит «Нет»?

А если скажет «Скатертью дорога»?

Орсино.

Стой на своём. Труби! Кричи! Визжи!

Виола.

А если примет, к визгу что добавить?

Орсино.

Соври, что я недолго протяну

И брачный с нею подписать согласен

Грабительский контракт и всё отдать,

Когда она со мною согласится…

Виола.

Да полно! Всё одно по одному!

Не будет толку!

Орсино.

Мальчик мой! Поверь.

Ты слишком юн, профан по части женщин.

Твои уста нежней Дианы рта,

Пристал румянец твой невинной деве,

И голосок субтилен, как свирель,

Буколики весенней украшенье…

И всё ещё ты в возрасте таком,

Что с девочкой тебя возможно спутать.

Виола (басит) .

Чё, правда?

Орсино.

А зачем я стал бы врать?

Но в этом, очевидно, есть и плюсы!

Оливия скорей поймёт тебя,

Чем всех моих посланцев неуклюжих.

И женственность твоя её смутит

И собственную женственность заставит,

От скорби пробудившись, выйти в путь,

Ведущий к моему мужскому…

Виола.

Ладно.

Сведу я с нею вас любой ценой…

(в сторону)

Хоть сам… сама хочу вам стать женой!

Уходят.

Замок Оливии. Входят Мария и Фесто.

Мария.

Если не скажешь, где болтался все это время, я сожму мои губы так крепко, что в них и волосок не пролезет, а не то что слово в твою защиту, когда госпожа велит тебя повесить!

Фесто.

Пусть вешают. Лишь бы не за яйца.

Мария.

Чего это ты так расхрабрился?

Фесто.

А того, что с утра побрился.

Мария.

Нет ума, зато отваги – хоть отбавляй!

Фесто.

Умно ль бояться боли,

Когда душа на воле?

Мария.

Значит, зря говорят,

Что сквозь петлю – дорога в ад?

Фесто.

Согласно внешним голосам,

Повешенный ближе к Небесам,

Чем те, кто клевещет на милость Господню,

Сочиняя басни про преисподнюю.

Мария.

Басни или не басни, а чем еще таких мерзавцев, как ты, отвадишь от порока, если не вечными муками!

Фесто.

Вечная мука – не штука.

А тот воистину мается,

Кто согрешит и не кается.

Мария.

Одним словом, повесят. И правильно сделают.

Фесто.

А я повишу, повишу,

Да и сам себя воскрешу —

Тем, что самую смерть насмешу.

Мария.

Уверен?

Фесто.

Еще как! Моя уверенность держится на двух основаниях.

Мария.

Даже не спрашиваю, на каких. Но два хлипких, конечно же, лучше одного прочного. Ведь если одно надорвется, другое на попа перевернется!

Фесто.

А я все же скажу. Во-первых, лучше удавиться, чем по расчету жениться. А во-вторых, в петле закрутившись, из любой беды выкрутишься.

Мария.

А вот как раз сюда идет госпожа, и самое время тебе подумать о том, как выкрутиться, чтобы в петле не крутиться.

Уходит.

Фесто.

Да уж, как ни крути, а болтаясь на виселице, не споешь: «Вот новый поворот»…

(Входят Оливия и Мальволио.)

Отче ум, да будет твоя воля, ввергни меня в пучину уморительного дурачества! Ведь это умники, уверенные в своем блеске, обычно остаются в дураках. А лично я убежден в своей непроходимой глупости. Что говорит по этому поводу великий Квинапалус? Меда гидулис, нида гефалис! То есть, лучше мудрый дурак, чем тупой остряк! Благослови тебя Бог, миледи!

Оливия.

Уберите глупую тварь.

Фесто.

Оглохли вы что ли, ребята? Уберите миледи.

Оливия.

Катись отсюда, дурак. От твоего зубоскальства зарыдать впору.

Фесто.

Не смею ослушаться, добрая госпожа, но имеются две загвоздки. Во-первых, я покатился бы, будь круглым дураком, но я дурак гораздо более сложной конфигурации – острые словечки торчат из меня, точно иглы из дикобраза. А во-вторых, даже будь я круглым и гладким, как колобок, без чужой помощи смог бы покатится только по наклонной плоскости. Плоскость же, на которой мы все стоим – слава уровню и отвесу строителя! – никуда не наклоняется. И этого может не замечать только совершенный глупец. Миледи распорядилась убрать глупую тварь. Я повторяю: уберите миледи!

Оливия.

Я развею твое заблуждение относительно моих умственных способностей, приказав дать тебе такого хорошего пинка, чтобы все твои остроты из тебя повылетели и ты катился бы даже по самой ровной поверхности до замковых ворот и дальше с глаз моих долой.

Фесто.

Обидеть художника может каждый. Миледи! Кукуллюс нон фацит монакум, что значит: дурацкий колпак дураком не делает. Позволь мне неопровержимо доказать твою глупость.

Оливия.

А ты и впрямь способен на это?

Фесто.

В два счета!

Оливия.

Ну что ж, выкладывай свои доказательства.

Фесто.

Для этого мне придется исповедать тебя, моя добродетельная белочка. Будешь ли ты со мной откровенна?

Оливия.

Спрашивай, несвятой отец. Мне от тебя скрывать нечего.

Фесто.

Добрая госпожа, о чем ты скорбишь?

Оливия.

Будто не знаешь! О смерти моего брата.

Фесто.

А! Так значит, душа его в аду, миледи?

Оливия.

Я уверена, что душа его в Раю, шут.

Фесто.

Ну не величайшая ли глупость, миледи, скорбеть о том, что душа твоего брата в Раю? Уберите глупую тварь, джентльмены.