Юрий Леонов - Нескладуха

Не под силу оказалось Кочелабову в одиночку бороться с докучливыми мыслями о себе. Пересилив неохоту, он поднялся с кровати, сунул ноги в сапоги, напялил расхристанную телогрейку, а на душе по-прежнему было пасмурно.

В столовой, куда Кочелабов приплелся, не чувствуя голода, многие столы уже пустовали. Он взял стакан молока и стакан чаю, положил на них по пирожку с капустой и опустился на скамью.

Что-то истончилось и оборвалось в Кочелабове этим утром, какой-то двужильный привод, который тянул и тянул его без устали в дождь и слякоть, в стужу и пургу, где ждала его единственная и верная по гробовую доску работа. Он никогда не задумывался, ради чего или ради кого впрягся он в эту лямку. Все работают, чтобы жить, ведь это столь очевидно. Но жить можно по-разному. Вчера он представил себе ту разницу не вообще, а столь зримо, что устоявшийся, привычный быт его потускнел, словно милый сердцу, но безнадежно пожелтевший снимок. И не в квартире, как он догадывался, было дело, а в той, пока не встреченной им, без которой столь одиноким почувствовал он себя сегодня.

В этот день бригаду Лясрты «кинули на глину», в авральном порядке, как уточнил мастер. Никого в котловане не застав, Кочелабов обрыскал весь цокольный этаж, забрался повыше – бригады нигде не было.

«Во дела!», – совсем расстроился Кеша, переведя дух на тупиковой площадке. Здесь было сравнительно тихо, но то, что делалось внизу, прослушивалось четко: перестук компрессора, хырчание лебедки, вязкое хэканье топоров…

Кеша замер, внимая гулкой разноголосице звуков, как, бывало, надолго замирал, заблудившись в лесу и надеясь уловить хоть слабенький треск мотора, или хриплый вскрик петуха. В этот раз терпенье его вознаградилось.

– Ах так?.. Ну, держись! – донесся, словно из преисподней, сдавленный Шуркин голос.

«Влас резвится. Во, оглоед!» – перекрестил про себя напарника Кочелабов и побежал вниз по шатким, визгливым сходням.

На замусоренном щепой и стружкой «нуле» – грунтовой основой здания бригада разбирала сваленные в кучу лопаты. Очень вовремя успел придти Кочелабов. Занятый разъяснениями Лясота даже не ругнулся для порядка, только и сказал:

– А-а, жених пожаловал… С краю копать будешь, со мной.

И потянулись все цепочкой вдоль перевитой кабелями стены. Траншею предстояло отрыть не длинную – тридцать метров на вольном осеннем воздухе.

Кочелабов встал сразу за спиной Лясоты, обтянутой стареньким флотским бушлатом, и с таким нетерпением вонзил острие лопаты в податливый глиняный пласт, словно давно ждал этого часа. В охотку пошла привычная с детства работа.

Бригадир тоже махал лопатой сноровисто, но все же чуть реже, чем сосед. Когда Лясота ушел в землю по колени, Кеша уже стоял на ладонь ниже. Приметив, что обходит закоперщика, Кочелабов почувствовал, будто силы у него прибавилось вдвое: знай наших! Хоть и выпил вчера изрядно и самочувствие неважнецкое, а обставляет самого бригадира.

Здорово наловчился орудовать лопатой Кочелабов: копай глубже, кидай дальше, пока летит, отдыхай. Правда, чем ниже шел пласт, тем более вязкой становилась глина, но и это не в тягость – резче тычек, резче взмах. «Ай да Кочелабов! Попробуй-ка догнать его бригадир!..» Так, увлекшись работой, без удержу нахваливал себя Кочелабов.

Когда бортик траншеи поднялся выше пояса, оглянулся Кеша на Лясоту, а у того лишь лопата над насыпью мелькает. Если не перегнал Кочелабова, то наверняка на равных идет бригадир. Вот тебе и дохвастал!

Обозлился на себя Кочелабов, заспешил, и лопата тотчас криво в землю пошла, да там и залипла. Сразу тягостней стала работа. И вчерашнее питье, и сегодняшний хилый завтрак – все напомнило о себе, дождавшись срока.

День тянулся и тянулся, долгий, как эта траншея. Казалось Кочелабову, что конца ей не будет: сколько ни копай, все так же станут теснить с боков пропахшие сыростью пласты глины… Смутное беспокойство рождали в Кочелабове эти влажные, идущие из глубины земли запахи. Словно напоминали они ему о недавнем… Неужто о тех днях, когда расчищал Кеша старый, выкопанный прадедом колодец?..

Было это прошлым летом. Кочелабов с таким нетерпением ждал очередного отпуска, который пообещали ему представить не зимой, как обычно, а в августе, в самое золотое время на Нижнем Амуре, что окончательно поверил в свое везение лишь приметив с парохода побуревшую от времени крышу родного дома.

Мать наглядеться на него не могла, все приставала к нему с расспросами. А он, едва поднявшись из-за стола, отправился в новый, построенный залетными шабашниками клуб. Там людно было и шумно. Праздновался юбилей рыбацкой артели.

Кочелабов вошел в зал, и ничего сначала не понял. От стены до стены шеренгой выстроились столы, а вместо закуски на каждом тускло поблескивал противень с мелкой, морем пахнущей камбалой. Женщины в клеенчатых фартуках, большей частью молодайки, сноровисто шкерили рыбу – кто быстрей. Дело для поселковых было привычное: каждую путину подряжались в комбинат на разделку лососей и стар и млад. Потому и соревноваться затеяли. Узкие лезвия не резали, а, казалось, выписывали узоры, рассекая плоские спины камбал.

Кочелабов понаблюдал за торопливым сверканием ножей, поозирался, отыскивая в толпе корешей, но среди зрителей, громко обсуждавших мастериц, знакомых парней не было.

В буфете торговали лимонадом, конфетами и коржиками. На покрытых скатертями столах красовались в литровых банках маленькие подсолнушки – цветы ястребинки. А под теми скатертями уже шла работа – разливали втихаря кто белую, кто краснуху, купленные в магазине напротив.

Кеше поднесли полстакана беленькой и кусочек коржа на закуску. Наливали еще по случаю праздника, но в это время баянист заиграл марш, гомон в зале усилился и Кочелабов пошел взглянуть, чем все это кончится. На сцене уже вручали приз «Проворные руки».

Незнакомая Кеше молодая, крепкая в кости женщина с тонкими, затвердевшими от волнения губами держала в руке букет все тех же рыженьких ястребинок, а другой прижимала к себе большого плюшевого кота в сапогах, наконец-то покинувшего самую верхнюю полку поселкового магазина. Не знала мастерица, куда деться от похвал, от общего внимания, от зрачка фотоаппарата корреспондента районной газеты.

«Хоть бы улыбнулась, – подумал Кочелабов, поаплодировав со всеми вместе. Стоит, как кукла.»

Потом объявили танцы, и в зале, где еще не выветрился запах свежей морской рыбы, возле сваленных в груду противней, затоптались, задвигались пары. Пока Кочелабов осматривался, кого пригласить на первый танец, девчонок у стены не осталось. Он растерянно посунулся в один угол, в другой и увидел призершу, одиноко стоявшую с плюшевым котом в руках. Глаза ей теперь не от кого было прятать, и она смотрела на танцующих с грустной сосредоточенностью рано повзрослевшего человека.