Нина Данилевская - Астрик и Маргарита

Впрочем, она увлеклась рисованием, несколько раз меняла места и хорошо провела день.

А он вернулся на площадь. Появление его там без Маргариты было красноречивее слов. Тем более что у них и не было общего языка. Сначала он сел перед художником на стул – тот в несколько штрихов набросал его портрет. Потом они безмолвно встали, пошли в отель. Эта молчаливая страстность невероятно вдохновила Адониса. Эмоции были столь обострены, что места для угрызений и вообще для какого-либо разлада с собой совершенно не осталось. Все так же, в молчании, он проводил его обратно до площади – портрет все еще стоял на оставленном мольберте, – взглядом попрощался и ушел.

…И ведь дело вовсе не в том, что он, как говорится, был замечательно аморален. Вовсе не в том. Он был бы рад рассказать об этом Маргарите. Он был бы просто счастлив, если б подобное не приходилось в жизни скрывать. Если б вообще – ничего не надо (ну, по крайней мере, не обязательно) было бы скрывать. Это очень противно – скрывать: неизбежно возникает ощущение обмана. Это портит карму (понятие «карма» он употреблял не в мистическом, а скорее в терминологическом смысле – как некая психологическая основа взаимоотношений с миром и с собой – больше даже с собой, чем с миром; наиболее близким по значению было бы понятие «самооценка», но это пошлое слово не удовлетворяло его требовательной языковой интуиции; а может быть, из-за избитости потеряло свою глубинную сущность, не отражало всей тонкости и важности, всей смысловой напряженности и многоаспектности явления, называемого им «кармой»). Но он понимал: Маргарита не готова к такой правде. Не из предрассудков, конечно (она достаточно умна и широка во взглядах, чтобы не осуждать бисексуальность или неверность). Но она влюблена, а значит ей будет больно от этой правды. И все будет непоправимо испорчено.

С другой стороны, логично задаться вопросом, так ли необходим ему был этот эпизод? Стоил ли он того, чтобы обмануть любящее сердце? И вот здесь ему приходилось настаивать перед собой на праве лично сделать выбор (без учета общепринятых моральных норм, которые он принципиально презирал). И в данном случае он однозначно предпочел вышеозначенный эпизод перспективе чистой совести: он обогатил его душевную жизнь, вообще – обогатил его жизнь и всю эту поездку одним из важных воспоминаний: он намного больше давал карме, чем факт необмана Маргариты, который повлек бы за собой (он прекрасно знал это по опыту) сожаления, самоосуждение за малодушие и – рикошетом – невольное охлаждение к Маргарите.

Вот приблизительно такая позиция, такой моральный облик. И не стоит спешить с осуждениями. Вообще, не стоит никогда спешить с осуждениями. В девяноста пяти процентах случаев это ложная эмоция. Один раз Маргарита сильно поругалась на эту тему с Денисом. Он с пеной у рта возмущался поведением одного общего знакомого по журналистской богеме – некого Льюиса – на основании того, что тот, мол, «аморальный тип». А Маргариту вообще покоробила такая категория, как «аморальный тип». Она критиковала закрепленные нормы морали как сухой и негибкий механизм, отстаивала право человека на самостоятельный выбор.

– Что ж теперь? я могу подличать, подслушивать, выдавать чужие секреты – и никто меня не должен осуждать? – недоумевал Денис.

– Зачем осуждать? Тебе просто дадут в морду, перестанут с тобой общаться, любить не будут – это твой выбор.

– Ну а какая разница? Все это и называется – осудить.

– Нет! Разница принципиальная. Осудить – значит поставить себя выше – заявить свое превосходство, подмять. Не успеешь оглянуться, как это станет самоцелью. А уж осудить всегда найдется за что.

– Суд общественного мнения – это механизм воспитания. Если б не он, знаешь сколько козлов вонючих бы расплодилось?

– Это глупый и грубый механизм. А козлы вонючие очень мало от него зависят. Или ловко им манипулируют. А страдают от него, как известно, как раз «пророки».

– И все-таки, что ни говори, а Льюис – какашка: он постоянно изменяет Жене и очень противно ей врет. Она от этого сильно страдает. Он мне мерзок.

– Да, он и мне мерзок. Я его не люблю и при встрече всегда предпочту сделать вид, что не заметила. Но это не значит, что мы с тобой лучше него. У всех свои недостатки. А точнее, каждый делает свой выбор.

– Я предпочитаю держаться подальше от людей с таким выбором.

– Ты да, а Женька, видимо, нет. Ей важнее его таланты и красота. Не ты ж за него вышла (пардон, вышел). Это в тебе инстинкт самосохранения говорит, а не осуждение.

– Что ж, по-твоему, и маньяк не хуже нас?

– Да зачем вообще примерять на себя? Какое тебе в этом удовольствие? Самооценка твоя, что ли, от этого поднимается? Тогда так и скажи: я вас осуждаю, потому что у меня потребность чувствовать себя выше вас. Оставь маньяка угрозыску и суду!

– Но если у меня все в душе переворачивается от злости, когда я узнаю о его проделках!

– Естественно, правильно – нормальная реакция самозащиты.

– И я хочу, чтобы его не просто казнили, а медленно и больно.

– Зачем?

– Чтоб прочувствовал.

– А смысл?

– Месть, справедливость.

– Я спрашиваю про смысл, пользу, а ты мне выдаешь какие-то сомнительные абстрактные категории. Хорошо, какой смысл в мести?

– Ты знаешь, для родителей жертвы в этом может быть очень важный смысл. Удовлетворение чувства справедливости, выход злости – утешение какое-то.

– Ох уж мне это утешение каленым железом! Нет, пусть утешением несчастных родителей занимаются психотерапевты. У них, я уверена, есть более пристойные наработки.

– Ну тогда чтобы другим неповадно было. Понимаешь, если люди не будут бояться казни, может много маньяков расплодиться.

– Страх смерти – достаточная острастка. А если во всеуслышание предавать маньяка пыткам, то ты этим только больше садистов наплодишь – привьешь вкус к жестокости, высвободишь кровавые инстинкты. Нет уж, пусть лучше на все это будет наложено жесточайшее табу. Пусть люди с пеленок обучаются тому, что это ни в каких ситуациях недопустимо. В этом уж точно пользы будет больше.

Они сидели в кафе на Мойке и ждали одну даму: это был очень выгодный заказ – фотосессия на фоне старых городов. Дама обеспечивала транспорт, гостиницы и хорошо платила. Маргарита и не заметила, каким образом Венеция вдруг обернулась Питером, а Адонис Денисом. Будучи увлечена спором, она не обратила внимание на эту смену декораций и не подвергла критике логику событий. С ней такое случалось – она привыкла. Привыкаем же мы к дежа-вю. Она еще в раннем детстве заметила, что с пространством и временем периодически случаются непонятные сдвиги, выпадают целые куски; сначала это удивляет, ты силишься вспомнить, как это произошло, а потом вдруг все встает на свои места – и ты понимаешь, что не было никакого сдвига, выпавший кусок как-то более-менее заполняется логичным содержанием, и все это тебе показалось (ну точно так же, как и с дежа-вю). Она когда-то пыталась обсудить это со знакомыми. Знакомые несли всякую чушь, что, мол, это доказывает существование какого-то параллельного пространства или прошлой жизни, что у нее хуже, чем у других, стерта трансреинкарнационная память и т. п. Спросила у отца – он сначала озабоченно нахмурился, а потом сказал, что ничего страшного, у всех такое бывает. В целях экономии мозговых ресурсов у человека, мол, иногда включается режим автопилота – и ему сложно вспомнить какой-то кусок времени, «спроси у любого автомобилиста». Маргарита поспрашивала у автомобилистов – и действительно, явление известное, но только любое незначительное происшествие на дороге, будь то гаишник, пешеход или светофор, моментально выводят сознание из автопилота, как движение мышки – компьютер из спящего режима. Но в целом что-то подобное. И Маргарита решила, что у нее в силу какого-то легкого дефекта мозга этот режим плохо выключается, но, поскольку он сильно не мешает, она последовала совету отца и решила не заострять внимание.