Александр Островский - Старый друг лучше новых двух

Татьяна Никоновна.Что это с ней сделалось? Она как будто плачет.

Пульхерия Андревна.Знаю я. все знаю; мне только при ней говорить-то не хотелось. А вы вот ничего не знаете, а еще мать! А я думала, что вам все известно, а то бы давно сказала.

Татьяна Никоновна.Как же, узнаешь от нее что-нибудь! Она так дело обделает, что концов не найдешь.

Пульхерия Андревна.Нет, Татьяна Никоновна, как ни остерегайся, а всякое дело со временем все уж откроется. Вот у богатых да у знатных такие-то пассажи бывают, так уж как стараются скрыть! а глядишь, после через людей или через кого-нибудь и выдет наружу. Ну, а уж в нашей стороне, кажется, муха не пролетит, чтобы этого не знали.

Татьяна Никоновна.Да послушайте, Пульхерия Андревна, неужели ж вы что серьезное про Оленьку знаете?

Пульхерия Андревна.Серьезное не серьезное, там как рассудите. Конечно, для девушки мараль. Только вы не подумайте, чтобы я кому-нибудь, кроме вас, сказывала. Сохрани меня господи! Ну, разумеется, Васютин обольстил ее тем, что жениться на ней обещал; мне ее товарка сказывала.

Татьяна Никоновна.Ах-ах-ах-ах-ах-ах! Да когда же, матушка, когда? ( Плачет .)

Пульхерия Андревна.А когда она жила у хозяйки. Они и теперь видятся, и я знаю даже где.

Татьяна Никоновна.Ну, уж погоди же, теперь вернись только домой, я тебе задам! Эко наказанье с дочерьми! ( Утирает слезы .)

Пульхерия Андревна.Уж теперь ни бранью, ни слезами дела не поправите, а вы лучше смотрите за ней хорошенько.

Татьяна Никоновна.Уж я ее теперь с глаз не спущу.

Пульхерия Андревна.Однако прощайте! Заболталась я с вами, а мне еще надобно кой-куда зайти. Прощайте! ( Целуются. Уходит и сейчас же возвращается .) А ведь Илья-то Ильич вчера опять пьяный домой приехал. Скажите, пожалуйста, я вас спрашиваю, когда это кончится? Ведь ты женатый человек, ведь ты обязан семейством! Коли нет в тебе стыда перед людьми-то, ты хоть бы стен посовестился! Сколько у него детей-то? Знаете? Ведь пятеро. Каково же это! Прощайте! Некогда, право некогда. ( Уходит и опять возвращается .) А я и забыла вам сказать. Ведь я в горе.

Татьяна Никоновна.Что за горе у вас? может, так, шутите?

Пульхерия Андревна.Какие шутки! Этакого варварства… Этакого тиранства… Нет, этого нигде не бывает. Разве только уж в самом низком классе.

Татьяна Никоновна.С мужем опять что-нибудь?

Пульхерия Андревна.Ведь уж все нынче носят бурнусы, уж все; кто же нынче не носит бурнусов?

Татьяна Никоновна.Ну так что же?

Пульхерия Андревна.Ну вот одна знакомая и продает бурнус, совсем новенький. Я в надежде-то на своего дурака и говорю ей: «Вы, моя милая, не беспокойте себя, не носите ни к кому, а приносите прямо ко мне: мы его у вас купим». Ну вот она его и приносит. Думаю: что делать? И себя-то поддержать перед ней хочется, да и мужа-то боюсь; ну. как он при постороннем человеке историю заведет! Подымаюсь я на хитрости. Надеваю бурнус, беру на себя равнодушный тон и говорю ему: «Поздравь меня, мой друг, с обновкой!» Я думала, что хоть после он и побранит меня, уж так и быть, а все-таки при чужом человеке не захочет уронить меня и себя.

Татьяна Никоновна.А что же он?

Пульхерия Андревна.Что он? Обыкновенно что. Для него первое удовольствие жену унизить, и норовит все при посторонних людях. И шутки у него, знаете, самые неприличные: «Вы, говорит, ее не слушайте; это она к зубам грезит; с ней, говорит, это бывает». – «Но за что же, однако, позвольте вас спросить, такое тиранство?» – говорю я ему. А он мне все-таки на это ни одного слова не ответил, а продолжает говорить той даме: «Она бы, говорит, всего накупила, да купило-то у ней притупилось; а я ей на глупости денег не даю». Пошел, да и сел за свои бумаги, и двери затворил. Острамил меня, решительно острамил.

Татьяна Никоновна.Да что вы, молоденькая, что ли, рядиться-то?

Пульхерия Андревна.Это, Татьяна Никоновна, не от лет, – это бывает врожденный вкус в человеке; и от воспитания тоже много зависит.

Татьяна Никоновна.Вот и с воспитанием-то беда: затей-то много, а денег нет.

Пульхерия Андревна.Кабы вы понимали, что значит благородная дама, вы бы так не рассуждали; а то вы сами из простого звания, так вы и судите.

Татьяна Никоновна.Я сужу, как умею; а званием своим вам передо мной нечего гордиться, немного вы от меня ушли.

Пульхерия Андревна.Далеко вам до меня; я из вашего-то звания себе прислугу нанимаю.

Татьяна Никоновна.А коли так, я и не знаю, что вам за охота с простыми людьми знакомство иметь! – знались бы только с благородными.

Пульхерия Андревна.Да, уж конечно, у благородных людей совсем другие понятия, чем у вас.

Татьяна Никоновна.Ну, и ступайте к ним, а об нас уж вы не беспокойтесь; мы об вас плакать не будем.

Пульхерия Андревна.Да-с, прощайте! Много я от вас обиды видела, всё переносила; а уж этого не перенесу; после этих слов я у вас оставаться не могу.

Татьяна Никоновна.Вот и прекрасно, так и запишем. Прощайте! И вперед просим не жаловать.

Пульхерия Андревна.Я еще с ума не сошла, чтобы с вами знакомство водить после этого.

Татьяна Никоновна.И очень рады будем.

Пульхерия Андревна( подходя к двери ). За дочерью-то бы лучше смотрели!

Татьяна Никоновна.Не ваша печаль чужих детей качать.

Пульхерия Андревна.Уж теперь ни ногой.

Татьяна Никоновна.Скажите, какая жалость!

Пульхерия Андревна уходит.

Татьяна Hиконовна и потом Оленька.

Татьяна Никоновна.Какая ехидная бабенка, просто средств нет! А что ж это у меня Ольга-то делает! Убить ее мало за эти дела. Что она нейдет-то? Благо, у меня сердце-то не прошло. Беда мне с моим характером: расходится сердце, ничем не удержишь.

Оленька входит, раздевается и, плача, садится на свое место.

Ты что же это, сударыня, делаешь? Что ты об своей голове думаешь? Где была, говори сейчас?

Оленька.Ах, маменька, оставьте! Мне и без вас тошно.

Татьяна Никоновна.А! теперь тошно; а то так матери не слушаться! Вот ты и знай! Да ты еще погоди у меня!

Оленька( встает и одевается ). Ах, боже мой!

Татьяна Никоновна.Что ты еще выдумала ? Куда это ты?

Оленька.Пойду куда глаза глядят. Что мне за охота брань-то слушать!

Татьяна Никоновна.Что ж, мне тебя хвалить, что ли, за твои дела?

Оленька.Да ведь и бранью-то ничего не поможете. Не маленькая уж я, мне не десять лет.