Александр Островский - Старый друг лучше новых двух

Прохор Гаврилыч.Ну, так простимся без сердца по крайней мере.

Оленька.Прощайте!

Васютин хочет поцеловаться.

Не для чего!

Прохор Гаврилыч( после непродолжительного молчания ). Как же это, право… Подло, уж сам вижу, что подло! А как поправить – не знаю.

Оленька.Мне даже смешно слушать! Ступайте! Вас товарищ дожидается.

Прохор Гаврилыч.Какой это товарищ! Это купец, кутила. Вот ты какая! Тебе ничего, а я ночи не сплю. Право.

Оленька.Смотрите не захворайте!

Прохор Гаврилыч.Нет, пожалуйста, коли тебе что понадобится: деньги или что другое, ты, сделай милость – пришли! Для меня даже это будет приятно.

Оленька.Нет, уж я лучше с голоду умру. За кого вы меня принимаете?

Прохор Гаврилыч.Мне, право, так жалко тебя; я хоть заплакать готов.

Оленька.Это будет очень интересно!

Прохор Гаврилыч.Позволь нынче вечерком заехать.

Оленька.С чего это вы выдумали!

Прохор Гаврилыч.Ну, прощай! Бог с тобой! ( Уходя .) Ты, ради бога, не сердись! А то все и будешь думать об тебе.

Оленька.Прощайте! Прощайте!

Васютин уходит; входит Татьяна Никоновна.

Оленька и Татьяна Никоновна.

Татьяна Никоновна.Ну что? Ушел?

Оленька.Ушел. ( Садится к столу и плачет, закрывшись платком .) Как я выдержала, это только один бог знает.

Татьяна Никоновна.Поплачь, поплачь, легче будет. Да и совсем его из головы надо выкинуть, чтоб пусто ему было! ( Взглянув в окно .) Ну, опять Андревна мимо идет.

Оленька.Маменька, покличьте ее.

Татьяна Никоновна.Да ведь я с ней побранилась.

Оленька.Помиритесь! Мне нужно, нужно!

Татьяна Никоновна.Помириться долго ли! ( В окно .) Пульхерия Андревна! Пульхерия Андревна! ( Дочери .) Идет. Благо, еще не спесива, хоть то хорошо. Только зачем она тебе понадобилась, я уж этого не придумаю.

Оленька.А вот увидите.

Пульхерия Андревна входит.

Оленька, Татьяна Никоновна и Пульхерия Андревна.

Татьяна Никоновна.Вы меня, пожалуйста, извините, Пульхерия Андревна; я давеча по своему глупому характеру погорячилась.

Пульхерия Андревна.Коли вы, Татьяна Никоновна, говорите это от раскаяния, так я на вас ни в каком случае сердиться не могу. Я очень снисходительна к людям, даже больше, чем следует.

Оленька.Вы, Пульхерия Андревна, знаете, на ком Васютин женится?

Пульхерия Андревна.Еще бы мне не знать!

Оленька.Вы знакомы с ними?

Пульхерия Андревна.Нет, незнакома. Да разве долго познакомиться!

Оленька.Сделайте милость, Пульхерия Андревна, разузнайте хорошенько…

Пульхерия Андревна.Что разузнать-то?

Оленька( плача ). Хороша ли его невеста? Любит ли он ее? Любит ли она его?

Пульхерия Андревна.Только?

Оленька.Только! ( Садится к столу и закрывает лицо руками .)

Татьяна Никоновна.Ну, оставимте ее. Бог с ней!

Уходят.

Гаврила Прохорыч Васютин, старик, отставной чиновник .

Анфиса Карповна, жена его .

Прохор Гаврилыч Васютин, сын их .

Вавила Осипович Густомесов, купец, лет 35-ти, одет по-русски .

Орест, лакей, лет 50-ти, важный, неповоротливый, в засаленном сюртуке, часто вынимает табакерку с генералом .

Гостиная в доме Васютиных: налево дверь в кабинет Прохора Гаврилыча, прямо выходная дверь, направо – во внутренние комнаты. Налево от зрителей диван, направо стол.

Орест( проводит просителя в кабинет ). Пожалуйте! Пожалуйте! Мы ваше дело знаем: ваше дело правое. ( Проситель уходит .) Правда, пословица-то говорится: «У всякого плута свой расчет!» Вот хоть бы нашего барина взять! Ума у него нет. С судейскими со своими или и с нашим братом хорошего разговору от него нет, умного (нюхает табак), чтобы стоило внимания. Лепечет много языком-то, а ничего не складно, безо всякого рассудка, что к месту, что не к месту – так, как шелаш какой. А вот с просителями так он свое дело знает, – такой тон держит, что любо на него смотреть. Строгость на себя напустит, точно в меланхолии в какой сделается, и язык-то у него не ворочается; так проситель-то вздыхает, вздыхает, пот его прошибет; выйдет из кабинета-то, точно из бани; и шинель-то станет надевать – вздыхает, и по двору-то идет – все вздыхает да оглядывается. А с кем так и лаской: и по плечу треплет и по животу гладит. Вот эту-то политику он знает! Нужды нет, что не умен, а на эти дела тонок. Ну, и живет себе, как сыр в масле катается. Так-то вот и наш брат, – всякий должен себя понимать! Кто что умеет, то и делай, а не за свое дело не берись! Я теперь… я все могу, а в хороший дом я служить не пойду. Потому, во-первых – лета, во-вторых – болезнь во мне: в ногах лом стоит; опять же по временам слабость у меня к этой дряни ( плюет ), к этому проклятому вину. В хорошем доме ума не нужно, там ловкость, и чтобы в струне человек был, потому завсегда ты на виду. А мне теперь нужен покой! Мне, по моему характеру, только и жить у подьячих! Ни одёжи от тебя не требуется, ни чистоты, – знай только обращение с просителями. А коли я умею обойтись с человеком, так мне и жаловаться не нужно. У барина свой доход, а у меня свой: потому в моей власти допустить к барину и не допустить. И ежели бы я не был подвержен, по своей слабости, этой временной болезни дня на три и на четыре в месяц, большие бы у меня капиталы были; по здешнему дому оно, конечно, сокращать себя не стоит,- удовольствия этого лишать; да только вот что: как наберешься этого угару, так много у тебя зря денег выходит.

Входит Анфиса Карповна.

Орест и Анфиса Карповна.

Анфиса Карповна.Есть кто-нибудь у барина?

Орест.Проситель сидит.

Анфиса Карповна.Купец или благородный?

Орест.По-немецки, а должно быть, купец.

Анфиса Карповна.Я тебе, Орест, давно говорила, чтобы ты с купцов денег не просил, а ты все-таки своей привычки не оставляешь. Я ведь все вижу. В передней помешают тебе, так ты за ворота выскочишь да там пристаешь, словно нищий.

Орест.Эх, сударыня!

Анфиса Карповна.Что: эх, сударыня? И для нас это страм; подумают, что вы у нас нужду терпите.

Орест.Эх, барыня! Из чего служить-то?

Анфиса Карповна.Ты жалованье получаешь.

Орест.Какое жалованье, сударыня! Стоит ли оно внимания.