Эрнест Хемингуэй - Пятая колонна

Негодяи!

Он говорит это злобно и взволнованно.

Бриджес, душа моя, откройте-ка окна. Стекол в Мадриде нет, а скоро зима.

Вы будете снимать надпись?

Дороти подходит к двери и снимает надпись, вытаскивая кнопки пилочкой для ногтей. Она отдает листок Аните.

Возьмите себе. И кнопки берите.

Дороти подходит к выключателю и гасит свет. Затем открывает оба окна. Раздается звук, похожий на аккорд гигантского банджо, и приближающийся гул, словно налетает поезд метро или надземки. Затем снова оглушительный грохот, и сыплются осколки стекла.

Вы хороший camarada.

Нет, но я бы хотела быть хорошим camarada.

Вы для меня о'кей.

Они стоят рядом в полосе света, падающей из коридора через открытую дверь.

Если бы окна были закрыты, все стекла разбились бы от сотрясения. Слышно, как вылетают снаряды. Подождем следующего.

Какая мерзость, эти ночные обстрелы.

Сколько длился последний?

Больше часа.

Дороти, мы идем подвал?

Снова аккорд гигантского банджо — с минуту тишина, затем громкий нарастающий гул, на этот раз гораздо ближе, затем оглушительный взрыв, и комната наполняется дымом и кирпичной пылью.

К черту! Я иду вниз.

Эта комната очень удачно расположена. Серьезно. Я не шучу. С улицы я вам показал бы.

Я, пожалуй, останусь здесь. Не все ли равно, где дожидаться?

Camaradas, no hay luz!

Он говорит эти слова громко и почти пророчески, стоя посреди комнаты и широко раскинув руки.

Он говорит, что света нет. Знаете, этот чудак становится страшен. Что-то вроде электрифицированного греческого хора.

Я уйду отсюда.

Тогда будь добр, милый, возьми с собой Аниту и монтера.

Идемте.

Они уходят.

Опять раздается взрыв, на этот раз нешуточный.

(стоит рядом с Филипом и прислушивается к грохоту и звону, последовавшему за взрывом) . Филип, здесь в самом деле безопасно?

Здесь не хуже и не лучше, чем в любом другом месте. Серьезно. Безопасно — не совсем то слово; но в наше время безопасность как-то не в ходу.

С вами мне не страшно.

Постарайтесь перескочить через эту стадию. Это самая ужасная.

Ничего не могу поделать.

А вы постарайтесь. Будьте умницей. (Подходит к патефону и ставит мазурку Шопена си-минор op. 33 № 4.)

Они слушают мазурку, освещенные отблеском рефлектора.

Жидковато и очень старомодно, но все-таки очень красиво.

Раздается грохот орудий с горы Гарабитас. Снаряд разрывается на улице за окном, окно ярко освещается.

Ой, милый, милый, милый.

(поддерживая ее) . Не можете ли вы называть меня иначе? Вы при мне стольких людей так называли.

Слышны гудки санитарной машины. Потом, в наступившей тишине, опять звучит мазурка.

Занавес

Номера 109 и 110 в отеле «Флорида». Окна раскрыты, и в них льется солнечный свет. В середине стены, разделяющей оба номера, — дверь, завешанная с одной стороны большим военным плакатом, так что, когда она отворяется, проход остается закрытым. Но отворять дверь плакат не мешает. Сейчас она отворена, и плакат образует нечто вроде бумажного щита между обеими комнатами. Он фута на два не доходит до полу. На кровати в номере 109 спит Дороти Бриджес. На кровати в номере 110 сидит Филип Ролингс и смотрит в окно. С улицы доносится голос газетчика, выкрикивающего названия утренних выпусков: «El Sol»! Libertad»! «El ABC de Hoy»! Слышен гудок проезжающей машины, затем где-то вдалеке тарахтит пулемет. Филип снимает телефонную трубку.

Пришлите, пожалуйста, утренние газеты. Да. Все, какие есть.

Он смотрит по сторонам, потом в окно. Потом оглядывается на висящий на дверях плакат, сквозь который просвечивает утреннее солнце.

Нет. (Качает головой.) Не стоит. В такую рань.

В дверь стучат.

Adelante.

Снова стучат.

Войдите. Войдите!

Дверь отворяется. На пороге управляющий с пачкой газет.

Доброе утро, мистер Филип. Чувствительно благодарен. Доброе утро, доброе, доброе утро. Страшный вечер — вчера, не правда ли?

Теперь все вечера страшные.

Он улыбается.

Дайте-ка мне газеты.

Скверные вести из Астурии. Там очень плохо.

(просматривая газеты) . Здесь об этом ничего нет.

Да, но я знаю, что вы знаете.

Допустим. Кстати, когда я переехал в эту комнату?

Вы не помните, мистер Филип? Вы не помните вчерашний вечер?

Нет. Представьте себе — нет. Подскажите мне что-нибудь, может быть, я и вспомню.

(с искренним ужасом) . Вы в самом деле ничего не помните?

(весело) . Решительно ничего. В начале вечера как будто легкий обстрел. Потом Чикоте. Да. Привел сюда Аниту, просто так, для смеху. Она ничего не натворила, надеюсь?

(качая головой) . Нет, нет. Тут не Анита. Мистер Филип, вы совсем ничего не помните про мистера Престона?

Нет. А что случилось с этим мрачным идиотом? Уж не пустил ли он себе пулю в лоб?

Не помните, как вы его выбросили на улицу?

Отсюда? (Не вставая, поворачивается к окну.) И что же — он и сейчас там?

Не отсюда, а из парадного, вчера очень поздно, — по возвращении из Ministerio, после вечерней сводки.

Есть увечья?

Наложили несколько швов.

А вы почему не вмешались? Почему вы допускаете такое безобразие в приличном отеле?

Потом вы заняли его комнату. (Грустно и укоризненно.) Мистер Филип, мистер Филип.

(очень веселым тоном, но несколько смущенный) . Сегодня как будто очень хороший день?

О да, день прекрасный. Можно сказать — день для загородных прогулок.

Ну, а Престон что? Знаете, он ведь мужчина довольно солидный. Да еще такой мрачный. Должно быть, отбивался вовсю?