Александр Островский - Том 5. Пьесы 1867-1870

Ты к Шуйскому своих молокососов
В Москву вези; я в Тушино поеду
К Димитрию, природному царю,
А с молодцом не раз еще сойдемся
На берегах Ходынки под Москвой,
Увидим мы, чьи губы будут целы.

Гляди-ка ты, среди большой дороги
На тушинца наткнулись! Не боится,
А хвалится еще, как добрым делом,
Изменою.

Ему бы не доехать
До Тушина, — переломал бы ноги
И руки я — и не было б ответу.
Зачем держал? За что сносить бесчестье
От всякого? Такие ж мы дворяне;
Хоть бедные, да честь нам дорога.
Я, батюшка, скажу тебе заране

И напрямик отрежу: я не баба,
Не маленький робенок; я не стану
Сносить обид ни от кого на свете.
Ты выкормил, ты выхолил меня
И вырастил на всей дворянской воле,
Великое тебе спасибо, земко

Я кланяюсь! Теперь меня оставь!
Я сам большой, я сам себе хозяин!
Я, батюшка, неволи не люблю.
Моя душа давно на волю рвется!
Ни равному не дам себя обидеть,
Ни старшему, хоть он боярин будь,
На нож пойду за честь свою и вашу,
Уж разве сил не хватит.

Твердо знаешь
Пословицу, что честь свою беречь
Мы смолоду должны. Пойдем к повозке
Повыберем мы рухлядь, что помягче,
Постелем здесь, соснемте до зари,
А там и в путь.

Сынок ты мой любимый,
Победная головушка твоя!
Ты прошеный у господа, моленый!
На старость лет старухе в утешенье,
За много слез, послал тебя Господь!
Но уберечь тебя я не умела.
Не слушай ты отца, не слушай брата!
И без тебя удалых ратных много.
Пускай их бьют; поберегай себя
От смертных ран, от лютого железа!
Не рвись вперед! Ты помни, мой родимый,
Что боль твоя мне в сердце отзовется.
Не погонись за почестью воинской!
На что она! Одно проси у Бога.
Чтоб к матери под крылышко вернуться.
Сама тебе я выберу невесту,
Красавицу, и буду ждать внучат.

Ложись, сынок! Усни до белой зорьки,
А я тихонько буду в изголовье
Молить тебе у Господа здоровья
И шепотом старушечьим навею
Покой тебе и ангельские сны.

Мне, матушка, хотелось бы увидеть
Красавицу во сне.

Ну, что ж, увидишь.

Ты помнишь ли, мы видели в Ростове,
Когда с тобой на богомолье были,
Боярышню.

Ну, как же, помню, помню.

Ее бы мне во сне теперь увидеть,
А наяву уж не придется.

Полно!
Гора с горой не сходится…

В соборе
Молились мы с тобой одни у гроба
Угодника.

Ну да, молились.

Слышим
Мы шум в дверях. Боярышня в повозке
Подъехала; за ней такие злые
И все верхом наехали старухи
И стали гнать меня.

Тебя погнали.

Погнали бы, да не велела.

Помню.
Он млад и глуп, боярышня сказала,
От матери его не оторвешь.

И на меня все время проглядела,
На выходе тронула по плечу
И за щеку меня щипнула.

Знамо,
Без матери балуется. Отец-то
Не чает в ней души.

Он воевода?

Не он, она в Ростове воевода.

Я, матушка, когда ее увижу,
Я ей скажу…

А что, сынок родимый?

Что не было еще в роду боярском,
Ни в княжеском, красавицы такой,
Что не видал никто, и нет на свете
Белей ее, румяней, точно цветик
Махровенький, цветет она.

Чай, знает
Сама про то, и сказывать не надо.

Что полюбил ее я больше жизни
И матери родной.

Да что ты, что ты!
Не бредишь ли?

Я умереть готов,
Чтоб только раз еще тебя увидеть!

И то во сне. Ну спи, Христос с тобой!
Пускай тебе во сне хоть счастье снится;
Придет пора, натерпишься всего
И сладких снов уж больше не увидишь.

Куда же нам, не в хлев же убираться?
Ну, сам в избе, для дочери светелка,
А мы в сенях, — на всех достанет места.

Скажи ему, что не пойдем отсюда.

Да смилуйтесь! Холопы изувечат,
Замучают, захлещут кнутьем.

Кто же
Наехал-то?

Ростовский воевода
Третьяк Сеитов с дочерью, проездом
Из вотчины.

Сынок мой бедный! Горе!
И отдохнуть с дороги не придется.
Ужли же нам в овраге ночевать!

Не выдем мы отсюда. Убирайся!
Скажи ему, что старого отца
И мать мою я трогать не позволю,
Что им самим покой и отдых нужен.

Беда моей головушке!

Проворней!
Не ждать же вас боярину в повозке!

Мечи на двор весь хлам чужой! Очисти
И вымети избу.

С тобой, холопом,
Я говорить не стану долго. Слышишь!
Довольно места здесь: избу, светелку
Пусть их займут; а мы в сенях семьею
Останемся.

Чего ты захотел!
С боярином стоять в одних покоях!
Велика честь!

Боярин сам идет.

Дождусь ли я! Чего же вы стоите!

Противятся, нейдут.

Здесь места много
И про тебя, боярин, и про нас.