Александр Островский - Том 5. Пьесы 1867-1870

Мы все с тобой! — Священников ведите!
Несите крест честной! — Мы все целуем
Служить тебе и, не жалея жизни,
Идти войной на тушинского вора.

Великий царь и государь, Василий
Иванович, тебе слуга твой старый
Дементий Редриков челом ударить
И сыновей отдать желает. Можно ль
Поставить их перед тобой?

Поставь!

Челом тебе, великий государь!
За старостью, недугами, увечьем
Я не слуга на жалованье царском,
Я вырастил детей тебе на службу.
Возьми двоих за старого меня.
За старшего оставь ты мне поместье,
А младшего, что милость будет, дай!
Я их учил закон Господень помнить,
Царю прямить, служить ему со страхом
И заповедь отцовскую блюсти,
Послушают, — навеки нерушимо
Над ними будь мое благословенье;
На зло пойдут, — в твоих глазах царевых
Я им сулю проклятье вековое
Из рода в род, на чады их и внуки.
Учил добру, а жить своя им воля.
За чем пойдешь, то и найдешь.

Спасибо
Тебе, старик! Детей твоих устрою,
В жильцы возьму. Большой на ратном поле
Покажет нам и удаль, и дородство,
А младшему найдем работу легче,
Он юн еще. Вот с грамотой поедет
К Сеитову, в Ростов, по силам служба.
Да кстати уж свезет от патриарха
Он грамоту к ростовскому владыке.
Пусть бегает покуда на посылках.
Редриковы кланяются в землю.

Великий царь, священство в облаченье
Кресты несут, поставлены налои.
От воинов тебе сказать я послан,
Что поголовно, все без принужденья,
Целуют крест тебе своею волей.

Пойдем смотреть, как лгут царю и Богу.

Ай, воры! Ну! Хорош народ московский!

Ты что кричишь?

А то кричу: мы воры!
Мы воры все. Я вас не обижаю.
Чего еще, какого нам царя!
Благочестивый царь и богомольный.
Когда бы мы царю служили правдой,
Давно бы вор из Тушина бежал,
А воры мы. Ну да! Не обижайтесь!
И про себя я то же говорю.

Ни Бога в нас, ни совести, ни правды!
Вчера клялись и целовали крест,
А нынче в ночь бежали.

Стыдно людям
В глаза смотреть. Обманщиками стали
Перед царем мы все. Один сворует,
А стыд и срам на всех.

А кто ж бежал?

Бежали те, кто больше всех божился
Царю служить.

Из стольников бежали:
Князь Трубецкой, князья Черкасский, Сицкий,
Засекиных два брата, Бутурлин,
Дворян, детей боярских нет и счету.

Бегут дьяки, бежит и ваша братья
Подьячие.

И ваша братья тоже,
Где есть барыш, так душу продадут.
Такой базар, такая-то торговля
Под Тушином, в подметки не годится
Московский наш гостиный двор.

Ты, видно,
Из Тушина недавно сам?

Скурыгин?
Он только что вернулся.

Это правда.
Я не сержусь за правду. Точно, бегал
Я в Тушино, да я уж повинился
Великому царю и государю,
И он меня простил за то.

Напрасно!
В мешок зашить, да с камнем в воду. Грех
Таких ворон прощать; тебя простили,
А ты опять уйдешь.

Уж это верно!
И ворожить не надо.

Ну, навряд ли!
Второй из толпы
Повадился кувшин…

Зачем бежать-то?
Сулили мне и горы золотые,
И почести, и думное дворянство.

Не жирно ли?

На месте провалиться!
Вот прихожу я в Тушино. Явился
Где следует: мол, вышел из Москвы
На государево царево имя
Димитрия Иваныча, желаю
Служить ему; а сам держу на мысли,
Чтоб поглядеть его в глаза. Наутро
Поехал вор жену встречать Маринку.
Как я взглянул!.. Как я взглянул! Потеха!
Мужик простой, нетесаный, нескладный…
Такой-то царь у вас! Такой-то!
Я говорю. Да разве глаз-то нету
Во лбу у вас?

Ведь, может, ты и врешь?

Вот разрази Господь на этом месте!
И тушинским царьком, и диким вором
Уж я его ругал, ругал… Ну, в шею
И выгнали из Тушина меня.

Ты говоришь, Маринку; да когда же
Она к нему бежала? В Ярославле
Держали их с отцом назаперти.

Удержишь их!

Да вовсе в Ярославле
И не было ее. Она сорокой
На родину тогда же улетела.
Все видели.

Все дело волшебство.

Расстрига был и сам-то чернокнижник,
Так писано и в грамоте царевой.
Когда его убили, объявились
Его дела. Один из наших видел
И книгу-то, вся черная.

Один!
Все видели, и доски по сажени,
И пятеро поднять ее не могут!
Вот дело-то какое!

Полно, так ли?
Убили-то его ли, не другого ль?

Толкуй еще! Москву-то не обманешь,
У всех в глазах лежал убитый.

Точно,
Не спорю я. Молчанова Михайла
Не знал ли кто?

Ну, как его не знать!
Его кнутом за волшебство стегали!

Стегали-то его при Годунове.
В долгу за то он не остался — Федор
Борисович удавлен им. А после
Он близким был приятелем расстриги.

И вместе с ним по книгам ворожили.

Хитрей того, они лицом менялись
С расстригою. Когда беда случилась,
Расстрига с ним лицом и поменялся,
А сам бежать. Молчанова убили,
А он-то жив и в Тушине теперь.