Генрих Клейст - Пентесилея

Я, госпожа?

Пойми, я не желаю
Знать имя той, кто искру Прометея
Украла у Пелида из груди.
Нет, не желаю. Так уж я решила.
Я ей прощу и скрыться разрешу.
Но кто грабитель, в этот храм вошедший
Не через отворенные ворота,
Но стены белоснежные его
Кощунственно взломавший? Чьей рукою
Герой и полубог обезображен
Так, что из-за него уже не спорят
Жизнь и гниенье; кем он так истерзан,
Что не скорбит о нем уже и жалость,
Что и сама бессмертная любовь
Ему, как шлюха, в смерти изменяет?
Вот ей я отомщу. Скажи, кто это?

Что я могу безумице ответить?

Ну, скоро ль назовешь ее?

Царица,
Казни из нас любую, если только
Твои страданья это облегчит.
Мы все перед тобою. Выбирай же.

Послушать вас, так я его убила.

Несчастная, да кто же как не ты!

Исчадье тьмы в одеждах светоносных,
Дерзаешь ты…

Клянусь тебе Дианой,
И все, кто здесь собрался, подтвердят,
Что он твоей стрелою был настигнут.
О небо, если б только лишь стрелой!
Но ты, когда упал он, на него
Собак спустила в умоисступленье
И кинулась сама его терзать.
Мои уста дрожат. Твое деянье
Назвать я не могу. Молчи. Уйдем.

Нет, пусть Протоя подтвердит мне это.

О госпожа, не спрашивай меня!

Что? Я? Его? С собаками моими?..
Вот этими малютками руками?..
Вот этим ртом, созревшим для любви?..
Нет, не затем наделена я ими!
Их дело — в счастье дополнять друг друга,
Чтоб рот служил рукам, а руки — рту.

Царица, дорогая!

Горе! Горе!

Нет, в этом вы меня не убедите.
Пусть это молния в ночи начертит
И гром раскатом тяжким подтвердит,
Я все равно им закричу: «Вы лжете!»

Незыблемей, чем горы, стой на этом.
Не нам тебя в противном уверять.

Но почему ж он не сопротивлялся?

Несчастная, ведь он тебя любил
И сдаться в плен был сам тебе намерен.
Затем тебя и вызвал он на бой,
Куда явился в сладостной надежде
Отправиться с тобою в храм Дианы.
А ты…

Что дальше?

Ты его сразила.

Нет, растерзала?

Госпожа!

Не так ли?

Чудовище!

Зацеловала насмерть?

О небо!

Растерзала? Да? Скажи.

Увы! Так было. Удались, царица,
И в вечном мраке скройся навсегда.

Ошибка здесь. Влеченье и мученье —
Созвучные слова. Кто крепко любит,
Тому нетрудно перепутать их.

Над нею сжальтесь, боги!

Прочь!

Пустите!

Прости меня, несчастнейший из смертных!
Напрасно я дала обет Диане:
Мысль над устами быстрыми не властна.
Но и тогда — скажу тебе открыто —
Я думала одно: люблю тебя.

Пусть уведут ее!

Что здесь ей делать?

Как много женщин, обнимая друга,
Твердят ему: «Люблю тебя так сильно,
Что съесть тебя готова от любви!»
И не успеют молвить это слово,
Как милым уж до отвращенья сыты.
Но мною ты, любимый, не обманут:
Все, что, тебя обняв, я говорила.
От слова и до слова свершено.
Я менее безумна, чем казалось.

Чудовище! Что говорит она!

Ведите же ее.

Пойдем, царица!

Да, я иду, иду.

Пойдешь ты с нами?

Нет, с вами — нет!..
Вернитесь в Фемискиру и вкушайте
Там счастье, если можете…
Протое,
Равно как всем, его желаю я…
И поручаю вам, но в строгой тайне,
Прах Танаисы по ветру развеять.

А ты куда, сестра?

Я?

Да.

Скажу тебе, моя Протоя.
Я отрекаюсь от закона женщин
И за Пелидом юным ухожу.

Как, госпожа!

Несчастная царица!

Ты хочешь…

Ты намерена…

Конечно!

О небо!

Выслушай меня, сестра.

Что у меня за поясом ты ищешь?
Постой! Ах, поняла, хоть и не сразу.
Вот мой кинжал.

Отдать тебе и стрелы?

Изволь, я высыплю хоть весь колчан.

Меня, конечно, соблазняет мысль…

Вот этой? Или нет? Быть может, этой?
Да, этой. Впрочем, все равно. Бери же.
Бери себе их разом все.

Отдай.

Теперь, как в копь, сойду к себе я в душу
И все уничтожающее чувство —
Руду тоски холодной там найду.
Ее расплавлю я в горниле скорби,
И закалю отчаяньем, как сталь,
И ядом угрызений пропитаю.
На вечной наковальне упований
Я из нее скую потом кинжал
И грудь подставлю под его удары.
Так! Так! Еще! Теперь мне хорошо!