Пьер Корнель - Театр французского классицизма

Нарцисс! Скорей, скорей! К Британнику беги ты,
Скажи ему… Он здесь! Мы небом позабыты.

Принцесса! Это вы? Поверить ли глазам?
Как! Встречу милую судьба послала нам?
Но радость ту — увы! — печаль сразить готова.
Как знать, когда-нибудь увижу ль я вас снова?
Ужель украдкой брать мне счастье суждено,
Что из любимых глаз я черпал так полно?
Увы, какая ночь! От ваших слез ужели
У злобных стражников сердца не просветлели?
Где был любовник ваш? Какой жестокий бог
Мне не дал умереть за вас у ваших ног?
О, горе! Трепеща в объятиях испуга,
Вы втайне, может быть, шептали имя друга?
Принцесса, обо мне вы вспомнили в тот час?
Подумали с тоской, как я оплачу вас?
Молчите вы в ответ? Какой прием суровый!
Так вот как встречен я в своей невзгоде новой?
Ответьте: мы одни! Наш враг обманут мной.
Он отвлечен сейчас заботою иной.
Используем же миг, не размышляя доле.

Здесь все покорствует его могучей воле:
У стен есть уши, принц, внимательные к нам;
И видит нас, незрим, здесь император сам.

Давно ли, Юния, и вас тот страх тревожит?
Ужели сдаться в плен и ваше сердце может?
Что сталось с нежностью, не ведавшей препон,
Которой мог бы сам завидовать Нерон?
Но отгоните прочь ненужное сомненье!
Еще во всех сердцах таится возмущенье,
Еще во всех глазах свой гнев я узнаю;
Нам мать Неронова поддержку даст свою.
Он оскорбил весь Рим постыдными делами…

Ах, принц, от этих слов откажетесь вы сами!
Не тысячу ли раз вы повторяли мне,
Что всеми он любим и чтим в своей стране:
С величьем дел его мирились вы, не споря.
Как видно, ваш язык ожесточило горе.

Принцесса, сознаюсь, я от смущенья нем,
Нет, к Юнии спешил Британник не за тем.
Как! Чтоб поведать вам свой гнев и ужас тайный,
Насильно у судьбы я вырвал миг случайный,—
И что ж, бесценный миг растрачиваем мы
На похвалы врагу в стенах его тюрьмы?
Так измениться вдруг, за день один? То вы ли?
Как! Даже и глаза молчать вы научили?
Вперить во взоры взор уже у вас нет сил?
Вам по сердцу Нерон? Британник вам не мил?
Когда б я это знал!.. Молю вас небесами,
Рассейте этот мрак, куда я ввергнут вами.
Ответьте мне! Ужель я навсегда забыт?

Поторопитесь, принц, сам цезарь к нам спешит.

Какой удар, Нарцисс! Чего же ждать мне боле?

Принцесса…

Я была покорна вашей воле.
Но больше, государь, ни слова! Я вольна
Лить слезы, коль ему слеза та не видна.

Ну, что, Нарцисс! Их страсть, как видишь, безрассудна.
Их нежность и без слов изобличить нетрудно.
Соперник мой любим, я сам себе не лгу,
Но муками его насытиться могу!
Я сделаю себе из слез его забаву.
Сегодня Юнией истерзан он на славу.
Иду за ней. А ты к сопернику ступай:
Его отчаянью еще ты пищи дай;
И если на него здесь пыл и слезы тратят,
Пусть темный свой успех он дорого оплатит!

Вторично, о Нарцисс, фортуной призван ты.
На зов божественный спеши из темноты.
Не будем отклонять ее велений властных:
Чтоб счастьем завладеть, пойдем губить несчастных.

Паллант оставит Рим.

А что сказала мать?
Боюсь, ей нелегко гордыню обуздать.

Об этом, государь, узнаете вы вскоре;
Едва ли затаить она сумеет горе.
Но пусть ее гроза к вам близится, шумна,—
Не шумом лишь одним опасна вам она!

Так материнский гнев тревоги стал достоин?

За Агриппину я, мой цезарь, не спокоен.
Солдаты, Рим — все чтят царицы славный род,
В ней дочь Германика приветствует народ.
Вот чем сильна она, ее вам ведом норов!
Достойны, государь, вы всяческих укоров
За то, что сами в ней растите злой порыв,
На собственную грудь оружье обратив.

Я, Бурр?

Верней — душа, что страстью одержима!

Не продолжайте, Бурр. Болезнь неизлечима:
Зов сердца моего мне все поведал сам.
Пора мне полюбить…

Так показалось вам,
О цезарь! Коренясь в одном сопротивленье,
Пугает вас недуг, ничтожный при рожденье.
Но если б высший долг вам сердце укрепил
И побороть врага у вас достало сил;
Когда б вернули вы те доблестные годы,
Когда б, мой государь, припомнили невзгоды
Своей Октавии, лишенной всех отрад,
И чистую любовь позвали бы назад;
Когда бы, наконец, пусть не без тайной муки,
Вы обрекли свой взор хоть временной разлуке,—
Поверьте, государь, будь страсть и впрямь сильна,
Прикажут ей уйти — и скроется она!

Я вам доверюсь, Бурр, среди войны кровавой,
Где честь своих мечей поддержим мы со славой,—
Равно средь той борьбы, где поле нам — сенат,
И копья наших слов судьбу страны вершат:
За вами здесь и там пойду, не рассуждая;
Но, Бурр, поверьте мне, у страсти — стать иная,
У ней иной закон — и было б ни к чему
Спускаться до нее суровому уму.
Иду! Я с Юнией расстался из-за спора…

Свершилось, Бурр; Нерон себя проявит скоро;
Его жестокий дух лишь до поры был тих,
Он скоро вырвется из слабых уз твоих.
В каких неистовствах он может разрешиться!
К кому за помощью, о боги, обратиться?
Один лишь Сенека сумел бы мне помочь,
Но он, в неведенье, из Рима отбыл прочь.
О, если бы к нему я матери участье
Мог вызвать!.. Вот она!.. ее приводит счастье.

Что ж! Не права ль я, Бурр, доверья вас лишив?
Вот — правда ваших дел, пускай язык ваш лжив!
Отослан прочь Паллант; он лишь за то наказан,
Что цезарь ваш ему престолом был обязан.
Вы это знаете; добился он один,
Чтоб волей Клавдия стал царствовать мой сын.
Но мало! Святость уз семейных оскверняя,
Супругу цезаря идет сменить другая;
А честный наш министр, враг лести и забав,
Кто призван был смирить Нерона пылкий нрав,
Потворствует и льстит, питая в юном друге
Презренье к матери и ненависть к супруге.