Пьер Корнель - Театр французского классицизма

Таких упреков Бурр еще не заслужил.
Неизвинимых дел наш цезарь не свершил.
Он отвратить не мог Паллантово изгнанье:
Давно тот заслужил за гордость воздаянье,
И цезарь лишь, скорбя, исполнил то, что двор
И римский весь народ решили с давних пор.
Все прочее — недуг, и есть ему леченье:
Слезам Октавии найдется облегченье.
Но укротите гнев. Тишайшим из путей
Супруга тотчас же воротите вы к ней:
Нерону угрожать, поверьте мне, опасно!

О нет! Зажать мне рот стараются напрасно.
Мое молчание вам смелость придает.
И как вам уважать плоды моих забот?
Но не один Паллант стоит за Агриппину;
Иных отмстителей призвать я не премину.
Уж сыну Клавдия известна та вина,
Которую пред ним я искупить должна.
Так, решено! Его я выведу к солдатам,
В них жалость разожгу к его младым утратам.
Пора нам искупить преступные года!
Сын императора предстанет им тогда
И, дочерью вождя Германика поддержан,
Потребует высот, с которых был низвержен.
И Энобарбов сын предстанет рядом с ним,
Совместно с Сенекой и с Бурром же самим,
Которых для него из ссылки призвала я
И власть верховную которым отдала я.
Не поколеблюсь я казнить наш общий грех;
Пускай борьба за трон раскроется для всех.
Чтоб ополчить народ на власть его и вашу,
Я худшего стыда молчаньем не прикрашу;
Все наши низости огласке я предам:
Убийства, ссылки, яд…

Но кто поверит вам?
Себе и цезарю слепое обвиненье
Невольно все сочтут за злое ухищренье.
Царица, я ль не встал с мечом за вашу честь,
К присяге армию не я ль сумел привесть?
Но злом не помяну борьбы минувшей славу,
Затем что сын отцу наследовал по праву.
С тех пор как Клавдием усыновлен Нерон,
Ваш сын с Британником правами уравнен.
Рим мог его избрать! Так, на заре империй,
Был славным Августом усыновлен Тиберий;
Агриппа [183]ж юноша, незаслужённо пав,
Напрасно требовал возврата кровных прав.
Нерона мощь крепка на твердом пьедестале,
Хотя б своей рукой ее шатать вы стали;
И если цезарь наш считается со мной,
Он вскоре вас смягчит сердечной добротой.
Я начал — и, клянусь, закончу начатое!

Куда вас завлекло неистовство слепое,
О госпожа! Теперь все цезарь будет знать.

Ах, лишь бы он посмел очам моим предстать!

Молю вас, госпожа, да стихнут скорбь и злоба!
Ни брат и ни сестра того не стоят оба,
Чтоб в жертву им отдать ваш царственный покой!
Иль цезарь и в любви не смеет быть собой?

Как? Иль не видишь ты, в какую сеть нас ловят,
Альбина? Это мне соперницу готовят!
Коль роковую связь не устраню совсем,
Я буду смещена и сделаюсь ничем.
Пока Октавию венчал лишь титул звучный,
Она для цезаря была женой докучной,
Награды, почести дарила я одна,
Я славой при дворе была окружена.
Но нежность цезаря похитила другая,
Власть милой и жены в руках соединяя;
Величье цезарей, плод стольких злых скорбей,
За мимолетный взгляд наградой будет ей.
А мне?.. Иль стану я отвержена, гонима?..
Альбина, даже мысль о том мне нестерпима!
Я рисковала всем для сына моего…
Неблагодарный он!.. Но вот и враг его…

Еще наш общий враг не одержал победы,
Царица; есть сердца, что делят наши беды.
Честнейшие друзья, — не знали мы о них! —
Пока исходим мы здесь в жалобах пустых,
Питая правый гнев, неправдой разожженный,
Нарциссу вверили порыв свой возмущенный.
Еще неверной той не овладел Нерон,
Которой честь сестры приносит в жертву он.
Коль вы по-прежнему за честь ее скорбите,
Теперь отступника вы к долгу возвратите.
Едва ль не весь сенат нас поддержать готов:
Пизон, Плавт, Сулла [184]…

Принц, страшитесь ложных слов!
Как? Сулла, Плавт, Пизон, знатнейшие из знатных?

Я вижу, что речей желали б вы обратных,
Что гнев ваш, госпожа, растерян и смущен,
Страшится сам того, к чему стремился он.
Нет! Я обязан вам надежнейшей опалой;
Во всех моих друзьях отваги нет ни малой.
Нет и самих друзей; старались вы о том,
Чтоб даже лучший друг мне сделался врагом.

Вас увлекает, принц, опасная отвага!
От разуменья лишь зависит наше благо.
Я обещала вам: назло вражде людской,
Сумею совершить обещанное мной.
Не скрыться от меня преступному Нерону;
Он выслушает мать, и я в нем совесть трону;
Угрозой, лаской ли, я приступлю к нему.
А нет — Октавию я за руку возьму,
С ней обойду весь Рим, во все сердца посею
Сочувствие к слезам и ненависть к злодею.
Прощайте! Сыну я не уступлю игры.
А вы доверьтесь мне — и скройтесь до поры.

Надеждами меня ты не прельстил ли ложно?
Вполне ль твоим словам довериться возможно,
Нарцисс?

О да. Но, принц, не в стенах же дворца
Осмелюсь вам раскрыть всю тайну до конца.
Идем. Что ж медлить?

Что же медлю я, о, небо?
Увы!

Скажите все.

Нарцисс, увидеть мне бы
В последний раз…

Кого?

Краснею, но, поверь,
Хочу лишь подтвердить печаль своих потерь.

Ужели все ж ее готовы звать вы верной?

Я звать ее готов злодейкой беспримерной!
Но, гневу вопреки, твердит душа моя,
Что меньше, чем бы мог, уверен в этом я.
Впотьмах блуждает ум, у сердца жизнь иная,—
Все силится понять, прощая, обожая.
Хочу в душевный мрак дорогу дать лучу,
Спокойно презирать изменницу хочу.
О! кто б поверить мог, что дух, высокий с виду,
С младенчества тая на лживый двор обиду,
Вдруг позабудет все, чем горд был до сих пор,
Коварством роковым смутивши самый двор?

А может быть, она, в своем уединенье,
Давно замыслила дать цезарю сраженье?
Решив, что глаз своих ей все равно не скрыть,—
Заставить их искать хотела, может быть,
Чтоб цезаря верней пленить искусной лестью
Победы над ее непобедимой честью.

Так видеться нельзя?