Юрий Визбор - Том 2. Проза и драматургия

Кондаков.Вы не знаете, какие средства применяли немцы при допросах Короткевича?

Ситник.Никаких сведений нет. В этой истории есть, конечно, одна странность: почему они его сразу не расстреляли?

Кондаков.А может, выпытывали у него какую-то информацию?

Ситник.Какую?

Кондаков.Этого я не знаю.

Ситник.Такой информации уже просто не существовало. Когда Короткевич попал в гестапо, все уже было кончено. Подпольный обком разгромлен, половина партизанских отрядов разбита. Чего они добивались от этого парня? Что выпытывали? Значит, он знал что-то, весьма для них важное. А следствие, видно, велось капитально… Начальником гестапо здесь был Мюнстер. Садист невероятный. Все они бежали в одну ночь, даже не успев расстрелять узников в камерах. Эти люди, чудом уцелевшие, как раз и показали, что Короткевича пытали очень долго… Вот и все. Будут какие-нибудь новости по этому делу — позвоню.

Кондаков.Откуда этим новостям-то взяться?

Ситник.А жизнь, Рем Степанович, течет, так сказать. Знаете, есть такие слова: «Никто не забыт, ничто не забыто»?

Кондаков.Знаю.

Ситник.Вот так оно и есть — никто не забыт и ничто не забыто.

Кулисы областного театра. Кондаков стучится в дверь гримуборной.

Кондаков.Простите, пожалуйста, могу ли я видеть артистку Воеводину?

Голос из-за двери: «Минутку!» Из гримуборной показалась Воеводина. Она в костюме королевы с короной на голове.

Воеводина.Я — Воеводина.

Кондаков.Здравствуйте, моя фамилия Кондаков. У вас есть брат…

Воеводина.Какой брат?

Кондаков.Вы — Воеводина Любовь Адамовна?

Воеводина.Ну и что?

Кондаков.Значит, у вас есть родной брат, Короткевич Иван Адамович.

Воеводина.Вы что — из психушки?

Кондаков.Из больницы. Я — лечащий врач Ивана Адамовича.

Воеводина.Скажите, пожалуйста, какая шишка! Кто вам дал право врываться за кулисы во время спектакля? (Повернулась, чтобы уйти.)

Кондаков.Одну минутку, Любовь Адамовна!

Воеводина.Я тысячу раз говорила, и даже самой Чуприковой, — ничего не получится. Это дело давно решенное! Я живу в стесненных материальных условиях! Работаю как ломовая лошадь, муж тоже работает, никого нет дома допоздна! Все!

Кондаков.Только один вопрос.

Воеводина.Знаю я эти вопросы! «Родная кровь, как вы так можете?» Да, могу! Некому за ним ухаживать. Не возьму я его, а силой — не заставите!

Кондаков.А мы вам его и не отдадим! Даже если вы будете очень об этом просить!

Прозвенело три звонка.

Воеводина (уже иным тоном, пораженная словами Кондакова). Мне на сцену.

Кондаков.Это вы его разыскали после ухода немцев?

Воеводина.Да, я.

Кондаков.Где?

Воеводина.Где! В гестапо.

Кондаков.Он что-нибудь рассказал вам?

Воеводина.Ничего не говорил. Бубнил одно и то же: «Нигде не был, никого не знаю».

Кондаков.Вы мыли его после гестапо?

Воеводина.А как же? Конечно, мыла.

Кондаков.Не заметили на спине или на руках следов инъекций? Уколов?

Воеводина.Да у него и спины-то не было! Мясо клочьями висело!

Кондаков.А на кистях рук? Следы от ожогов, от сильных ударов?

Воеводина.Черный он был весь. Черный и… неживой.

Кондаков.Сколько вам тогда было лет?

Воеводина.В сорок четвертом? Господи, тринадцать…

Подошел артист Янишевский в костюме принца.

Янишевский.Люб, когда ты меня целуешь во втором акте, ты мне короной лоб царапаешь. Повыше целуй, куда-нибудь в глаз.

Воеводина.Что я тебе, любовница? Я — мать!

Янишевский.Так лоб не царапай, если мать!

Воеводина.Ладно. (Кондакову.) У вас ко мне — все?

Кондаков.В общем, все.

Воеводина.Тогда — привет! (Пошла на сцену.)

Кондаков (Янишевскому) . Простите, вы много заняты в театре?

Янишевский.Дают играть, не жалуюсь… А что?

Кондаков.Хочу предложить вам роль.

Янишевский.Где?

Кондаков.Вне стен театра. Как ваша фамилия?

Янишевский.Янишевский. А что — халтура?

Кондаков.Считайте, что так.

Янишевский.Вы — режиссер?

Кондаков.В данном случае — да. Где я вас найду?

Янишевский.Подождите, пожалуйста, здесь. Сейчас я зарежу одного отрицательного типа, потом меня ранят, потом начнется свалка и меня вот сюда вынесут на носилках. Подождете?

Кондаков.Хорошо.

Ординаторская. Косавец и Воронкова, женщина с хозяйственной сумкой.

Косавец.Маргарита Васильевна, хочу с вами посоветоваться относительно дальнейшего лечения вашего мужа. Думаю сделать ему операцию.

Воронкова.Операцию?

Косавец.Да. Она называется — пункция.

Воронкова.Че резать-то будете?

Косавец.Резать там особенно нечего. Мне нужна спинномозговая жидкость. Сделаем прокол. Вот здесь… Операция несложная, но, как вы сами понимаете, хорошая моя, последствия, к которым приводит любое хирургическое вмешательство, весьма и весьма неопределенны и не поддаются прогнозированию.

Воронкова.Это мы понимаем.

Косавец.Поэтому я и обратился к вам.

Воронкова.Насчет чего?

Косавец.Мне нужна ваша санкция.

Воронкова.Санкция? Где ж я ее достану?

Косавец.Нужно ваше согласие.

Воронкова.Ах, согласие. Это насчет того, чтобы Федьку резать? Ну… там, вы поаккуратней… чтоб не отрезать чего нужного… А после этого он чертей не будет по дому гонять?

Косавец.Видите ли… Процесс лечения вашего супруга — процесс долгий, и эта операция нам необходима. Ну, как вам сказать, моя хорошая? Хотя бы для того, чтоб узнать, отчего он заболел…

Воронкова.Разве я вам не говорила? Пил он, Господи, пил! Оттого и свихнулся! Приходит ко мне в магазин, я ж за прилавком стою, работа нервная, вы же знаете, так он пьяный начинает…

Косавец.Это вы уже рассказывали. Я вам объясню проще: если есть у него изменения в спинномозговой жидкости — одно ему лечение, а нет изменений — другое. Теперь понятно, хорошая моя?

Воронкова.Так я — что? Я — ничего. Вы на то и врачи.

Вошел Кондаков с аппаратом в руках. Аппарат (ЭШТ) поставил на свой стол, стал разворачивать заводскую упаковку.

Косавец.Итак, требуется ваше согласие на спинномозговую пункцию!