Лопе де Вега - Собака на сене

Графиня…

Погодите.

Что?

Как «что»? А «милость» где моя?
Так госпоже не отвечают.

Но ваша милость забывают,
Что господин отныне я.

А ваша милость навсегда,
Как бы она ни сожалела,
Должна забыть, что есть Марсела.

Душа вельможи никогда
Не согласится быть нежна
К служанке.

Трудно было хуже
Меня обидеть.

Почему же?

Ведь кто же я?

Моя жена.

Мне больше нечего желать! Стой, счастье, –
Как Теодоро говорит, – стой, стой!

Среди такого шума и веселья
Друзей позабывают?

Почему
Вы думаете, что я вас забыла?

Вы нас не пожелали известить,
Что ваш слуга – такой большой вельможа.

Вы можете узнать из первых рук,
Что Теодоро – граф и мой супруг.

Как вам понравится?

Я вне себя.

И этот плут его не истребил!

Вот он идет, смотрите.

Все в порядке.
Кто думал, что лакейские мозги
Способны взбаламутить весь Неаполь?

Постойте, Гектор, или как вас там?

По-настоящему я – Живопоро.

Оно и видно.

Я бы показал,
Когда бы мой мертвец не вышел в графы.

Не все ли вам равно?

Когда я с вами
Рядился, судари мои, за триста,
Я брался уничтожить Теодоро –
Слугу, никак не графа, это ясно.
Граф Теодоро – не такой товар;
Тут надобно повысить гонорар.
Дороже стоит уничтожить графа,
Чем десять слуг, и так уж полумертвых
От голода, от тщетных ожиданий
Или от зависти.

Вам сколько надо?
Но чтоб сегодня!

Тысячу эскудо.

Получите.

И маленький задаток.

Вот эту цепь.

Так приготовьте деньги.

Схожу достать.

А я – ударить в бок.
Вот что…

Вам мало?

Обо всем – молчок!

Ты здесь с убийцами моими
О чем-то говорил сейчас?

Нет дурня в городе у нас,
Достойного равняться с ними.
Вот цепь и тысяча эскудо
За то, чтобы я вас убил.

Послушай: что ты натворил?
Смотри! Не кончилось бы худо.
Я изнываю от тоски.

Когда бы вы меня слыхали,
Вы мне бы вдвое больше дали,
Чем дали эти дураки.
По-гречески не так уж трудно
И говорить в конце концов:
Чередованье всяких слов.
Зато же и звучит как чудно,
А имена зато какие:
Астеклия, Катиборратос,
Серпалитония, Ксипатос,
Афиниас, Филимоклия…
Здесь главное – красивый звук,
И если кто точней не вник,
Сойдет за греческий язык.

Меня терзают сотни мук,
Волненья горести и страха.
Ведь если вскроется обман,
Я столько бедствий жду, Тристан,
Что наименьшим будет плаха.

С такими мыслями носиться!

Ты – дьявол, вот кто ты такой.

Пусть все течет само собой,
А там увидим, что случится.

Идет графиня.

Я скрываюсь.
Не хочется встречаться с нею.

Вы что же не пошли к отцу?

Сеньора! Тяжкие сомненья
Меня гнетут, и я решил
Вторично вас просить о прежнем –
О разрешенье удалиться
В Испанию.

Скажите: это
Не потому, что вас опять
Зовет к оружию Марсела?

Меня? Марсела?

Что ж тогда?

Сеньора! Мой язык не смеет
Тревожить этим ваши уши.

Пусть это честь мою заденет,
Но вы скажите, Теодоро.

Тристан, которому по смерти
Обман воздвигнет изваянья,
Лукавство посвятит поэмы,
Крит – лабиринты, увидав
Мою любовь, мои мученья
И зная, что у Лудовико
Когда-то сын пропал без вести,
Измыслил басню про меня.
А я – ничто, найденыш бедный,
И мой единственный отец –
Мой ум, мое к наукам рвенье,
Мое перо. Граф Лудовико
Признал, что я его наследник.
И я бы мог стать вашим мужем,
Жить в полном счастье, в полном блеске,
Но внутреннее благородство
Не позволяет мне так дерзко
Вас обмануть. Я человек,
Который по природе честен.
Поэтому я вновь прошу
О разрешении уехать,
Не оскорбив в моей сеньоре
Любовь, и кровь, и совершенства.

Все это и умно и глупо.
Умно – что ваша откровенность
Явила ваше благородство;
Но глупо думать, в самом деле,
Что буду глупой также я
И брошу вас, когда есть средство
Возвысить вас из низкой доли.
Ведь не в величье – наслажденье,
А в том, чтобы душа могла
Осуществить свою надежду.
Я буду вашею женой.
А чтобы нашего секрета
Тристан не выдал никому,
То я, как только он задремлет,
Велю его схватить и бросит».
В колодец.

Но, но, но! Полегче!

Кто это?