Еврипид - Вакханки

Медленно, твердым шагом
Божья сила к нам движется.
Дерзких она карает,
Тех, кто живет неправдой,
Кто отвергает безумно
Жертвы богам и моленья.
За нечестивцем издали
Зорко следят бессмертные:
Казнь приближается тихо к ним
С каждым мгновением.
Веры не надо нам
Лучше отцовской;
Легким усильем признаешь ты
Мощным того, кого богом зовем мы,
Вечными, духу врожденными, – истины,
В кои так долго уж веруют люди.
Когда ж над вражьей головой
Держишь победную руку ты, —
Это ль не мудрость?
Это ль не дар от богов нам прекраснейший?
А что прекрасно, то любо всегда!

Счастлив пловец, что в бурю
В гавань вошел и спасся;
Счастлив и тот, кто в сердце
Бурю сомнений и дум усмирил.
Нет в остальном тебе счастья надежного.
Власть ли, богатство ли – ныне в них первый ты,
Завтра другому уступишь ты их.
Правда, даны и другие надежды нам,
Многие многим; ан, глянешь – к богачеству
Сводятся те, а другие не сбудутся.
Нет! Кто доволен дарами мгновения,
Тот нам и счастлив – так веруем мы.

Ты, видеть запрещенное и делать
В несчастной страсти ищущий – Пенфей!
Из дома выйди и явись одетый
Нам женщиной – неистовой вакханкой, —
Лазутчиком царицына отряда!

И с виду ты похож на Кадма дочь.

Мне кажется, что вижу я два солнца [32],
И Фивы семивратные… вдвойне…
Ты кажешься быком мне [33], чужестранец,
Вон у тебя на голове рога…
Так был ты зверь и раньше? Бык, бесспорно!

То божья милость снизошла, Пенфей.
Теперь ты видишь то, что должен видеть.

Кого ж тебе напоминаю я:
Ино ли, иль Агава пред тобою?

За ту б тебя я принял и другую.
Но погоди: я локоны под митру
Тебе убрал. Откуда ж эта прядь?

Да выбилась. Я, знаешь, был в восторге
И голову все вскидывал да гнул…

Сейчас исправим. Я недаром взялся
Тебе служить. Ну, голову прямей!

Изволь. На то я отдался тебе.

И пояс распустился. Складки платья
Не рядышком спускаются до ног.

Да, да: здесь, с правой стороны. Но слева
Исправно все, от пояса до пят.

Расхвалишь ты меня, когда вакханок
Увидишь…

О, скромнее, чем ты думал.

Какой рукою тирс мне поднимать,
Чтобы казаться истинной вакханкой?

Вот этой вместе с правою ногой.
Я рад, что ум твой прежний путь оставил.

Как думаешь, смогу ль я Киферон
С вакханками взвалить себе на плечи?

Да, коль захочешь. Разум твой был болен:
Теперь он – тот, каким он должен быть.

Рычаг возьмем или рукой скалу
Мне обхватить, плечо под склон подставив?

Нет, пощади, Пенфей, обитель нимф,
Приют, где Пан играет на свирели.

Ну, хорошо. Действительно, зачем
Их силой брать? Пусть ель меня прикроет.

О да, тебя прикроет верный кров, —
Коварного лазутчика вакханок.

Они ведь там в сетях любовной неги [34],
Как пташки, млеют в зелени кустов!

На то ведь ты разведчиком собрался;
Поймаешь их…

Коль сам не будешь пойман.
Пенфей

На этот подвиг я один дерзаю.

Да, ты один за город пострадать
Теперь идешь – ждет бой тебя достойный.
Идем! Туда спасенья путь тебе
Я укажу; оттуда же доставит —
Другой…

Тебя я понял: мать моя?

Над всей толпой…

Затем я и иду!

Обратно будешь ты несом…

Блаженство!

На матери руках…

Нет, слишком пышно!

О да, так пышно!

Что ж, того я стою!

О, ты велик – и велики страданья
Твои; за то и славой вознесешься [35]
Ты до небес. Вперед, Агава, сестры!
К вам юношу на страшный бой веду:
А победит в нем – Дионис да я.
Мои слова вам время объяснит.

На Киферон помчитесь, псицы Лиссы [36],
Помчитесь, борзые! В челе дружин —
Там Кадма дочери.
Под женским убором укрыться мнит
Лазутчик менад, безумный Пенфей.
И первая мать с открытой скалы
Увидит, как крадется он,
И крикнет она:
“Смотрите: чужой
Из Фив на Киферон наш, на Киферон пришел.
Кто породил его? Крови не женской он.
В нем львицы скорей порода видна,
Ливийских Горгон”.
Гряди же ты, кара, с грозой, с мечом,
И шею насквозь пронзи
Тому, кто суд и правду, безбожный, оскорбил,
Пенфею, чаду праха!

Безумна ярость дикого Пенфея,
О Дионис, на оргии твои
И Реи-матери!
Все рвется безумец на дерзкий бон,
В борьбе роковой победу вкусить…
Нет, горя не знать
Дано лишь тому,
Кто божье оставил богам.
Что мудрость, коли счастья не может дать она?
Мне же отрадно чтить ночью и днем богов;
И если чего в законе их нет,
То чуждо и мне.
Гряди же ты, кара, с грозой, с мечом,
И шею насквозь пронзи
Тому, кто суд и правду, безбожный, оскорбил,
Пенфею, чаду праха!

Быком обернись ты, наш Вакх, наш бог,
Явись многоглавым драконом
Иль львом золотистым ты в очи метнись!
Лазутчик менад нацелил напасть
На стаю вакханок.
Приди же и петлю с улыбкой накинь.
Безумцу на шею.