Еврипид - Вакханки

Несем с Киферона
Улов свой счастливый,
Трофей этот свежий,
Кисть плюща к чертогам.

Я вижу, товарка: приди и ликуй!

Его без сетей изловила…
Смотрите-ка: львенок,
Ведь можно узнать…

В глуши где-нибудь?

О да: Киферон…

Ну что ж: Киферон?

Убил… погубил.

Кто первая коснулась?

Мой подвиг это, мой!
“Счастливою Агавой” в дружинах я зовусь…

Одна ты?

Нет, Кадма…

Что Кадма?..

Отродье…
Те после меня, те после меня
За зверя взялися… Добыча на славу!

Приди ж, пируй со мной!

Пир-то где, горькая?

Детеныш-то молод:
Хоть грива космата —
Волосики пухом
Лицо обрамляют.

Зверь дикий, конечно: как много волос!

Да, бог наш – охотник искусный,
И ловко менад он
На след наводил!

Владыка – ловец!

Поздравишь меня?

Поздравлю, изволь.

Фиванцы… ах… те…

И сын Пенфей Агаву…

Мой сын поздравит мать!
Она ж взяла добычу неслыханную: льва!

На славу…

Со славой…

Гордишься?

Еще бы!..
Добычей такой, трофеем таким!
Всем Фивам на диво мой подвиг свершон.

Да покажи ж, несчастная, фиванцам
Победную добычу наконец.

Вы, жители твердынь фиванских славных,
Придите и любуйтесь! Вот – трофей!
Мы, дщери Кадма, изловили зверя:
Тут дротик фессалийский ни при чем,
И схвачен зверь не сетью, а кистями
Рук наших белых. Ни к чему теперь,
Оружием обвесившись, кичиться!
У нас учитесь: мы его рукой
И изловили, и на части тело
Разъяли – без железа. Где отец?
Что я не вижу с нами старца Кадма?
И где Пенфей, мой сын? Пускай возьмет
Он лестницу покрепче и к триглифу
Вот эту львиную главу прибьет [37]—
Мою добычу в нашей славной ловле!

Сюда несите свой печальный груз,
Товарищи, поставьте перед домом…
Пенфея труп искать пришлось мне долго,
И по кускам его я подбирал:
В расщелинах глубоких Киферона,
В лесу дремучем долго я ходил.
Мы с игрища с Тиресием обратно
Уж городом фиванским шли домой,
Когда рассказ ужасный мне поведал,
На что дерзнули дочери мои.
Я снова – на гору; оттуда внука,
Менадами убитого, несу.
Я видел там несчастных исступленных:
Мать Актеона, Автоною, с ней
Ино; в лесу поныне остаются
Они. А про Агаву мне сказали,
Что, в бешенстве, вакхической стопою
Она сюда ушла.

Был верен слух.
О, зрелище печальное! О, горе!

Отец, гордись! Да, дочерей таких
Еще никто из смертных не посеял…
И сестрами гордись, но больше мной:
Ты знаешь, как я от станка шагнула?
Зверей, отец, руками я ловлю…
Вот полюбуйся на мою добычу,
И пусть она украсит твой дворец.
Прими ее обеими руками
И, ловлей дочери гордясь, на пир
Зови друзей. Теперь вполне ты счастлив…
Конечно, счастлив – героинь отец!

О, скорбь, – ее не смеришь, не оглянешь!
Убили вы – вот дело жалких рук.
Да, славную богам повергла жертву
Ты, что зовешь нас с Фивами на пир.
Да, горе нам: тебе, Агава, горе,
А за тобой и мне. Он, этот бог…
Был справедлив, конечно, но, жестокий,
Не пощадил и рода своего.

Как портит старость человека, боже!
Угрюмый голос, неприветный взор…
Эх, хоть бы сын мой в мать пошел и стал бы
Охотником лихим, за диким зверем
В толпе гоняясь молодых фиванцев…
Да где ему! Он только с богом может
Бороться. Хоть бы ты его, отец,
На ум наставил… Впрочем, где же он?
Пред облик мой его вы призовите,
Чтоб в блеске счастья на меня взглянул.

О, горе, горе! Если только все,
Что сделали, поймете вы, – ужасна
Скорбь ваша будет. Если ж навсегда
Пребудете в безумии, то в горе
Своем вы хоть мечтою насладитесь…

Да что же тут дурного? Где тут горе?

В эфир сначала взор свой погрузи.

Изволь. Что там увидеть я должна?

Все тот же он? В нем перемены нет?

Да, будто ярче стал он и лучистей.

А то… волненье… улеглось оно?

Не знаю, что ты говоришь; но будто
В себя я прихожу теперь, отец.

Могла б ты ясно на вопрос ответить?

Да; прежнее забыла я, отец.

В чей дом вошла ты с песнью Гименея?

За Эхиона отдал ты меня.

А сын какой у твоего был мужа?

Пенфей – сын мой и мужа моего.

А чья глава в руках твоих, Агава?

Чья? Это лев. Так мне сказали там.

Вглядись в него, – труд невелик, дитя.

Что это, боги? Что я принесла?

Гляди, гляди, пока совсем признаешь!