Фридрих Горенштейн - На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного

Яков.Отец Пафнутий, от голода и холода да истомы руки не идут, сами с полуустава на простописание переходят, на скоропись убогую!

Пафнутий Раков (сердито) . Не делая, да не яст! Монастырь наш Николаев Тихоновой пустыни живет по уставу Иосифа, где волоколамский игумен Христофор был послушником. Тот устав – на три устроения. Одну мантию, одну шубу худу, всю переношену, одно яство. Второе устроение – две яствы с калачом, иметь одну шубу неистрепану. Третье устроение – выбирать еду по вкусу, с хлебом али калачом, две мантии – новую и подержанную, два клобука, три свитки, две пары сапог. (Смотрит в писание Герасима.) Вот старец Герасим Новгородец старательно пишет, красно. А напишешь мне, Герасим, в Новгород архиепископу: «Пришли ко мне, отец архиепископ, книгу Маккавеев да хлебника, который горазд хлеба и пирогов печь». (Герасим пишет.) Добро пишешь! (Берет бумагу.) Скажу игумену, чтоб велел тебе составить опись монастырского имущества, а в церквах образы, и вещи, и ризы, и на колокольнях колоколы и всякое церковное строение монастырское.

Старец Герасим Новгородец.Отец Пафнутий, покорно благодарю, а исполню, что велишь. (Целует Пафнутию Ракову руку.)

Пафнутий Раков.Пожитье будешь иметь отныне по второму устроению. А еще потщишься – то третье устроение получишь. Ты ж, переплетчик Алексей Иванов сын Кабаков, одержишь отныне уж третье устроение с едой по вкусу да двумя парами сапог в награду.

Иванов.Оле, радуюсь! (Целует Пафнутию руку.)

Пафнутий Раков.Ты ж, книгописец Козьма Долгой, да ты, книгописец Максим, в миру Сантомир, да ты, книгописец Яков, в миру Демиан, жить, как и прежде, будете по первому устроению. Подвизание есть усердие, рвение, побуждение, богоугодная деятельность. По первому устроению будете, пока не переиначитесь и подвизания не покажете, а еще неисправней будете, велю поимать наказание – отлучение от трапезы на сорок дней, заключение в узах железных в монастырской тюрьме. Да памятуйте – по образчику Иосифо-Волоколамского монастыря в кельях ничего хранить нельзя, кроме книг и икон. Монахи располагают немногими вещами для обихода, да все не собственное. Не иметь собственной одежды, обуви, книг, икон. Чтоб в келиях не было тайноядия. Вода для питья также не в кельях, а в общей трапезной. Соблюдаться должна тишина на молитве, не переговариваться меж собой по вечерам, никуды не отлучаться, особо к нощи, не потреблять вино. Женщинам и отрокам вход запрещен, также и иным старцам. Вы, владычины ребята Леонид да Иосиф, за сим особо глядите.

Леонид.Уж поглядим, отец Пафнутий!

Иосиф.Многие грешат! Когда звонят в церковь, они без порток, в одних свитках в кельях сидят.

Леонид.Посадским и казакам книги продают, а после трудятся. Мужик орать так не трудится, как они до полуночи трудятся у пивного ведра!

Пафнутий Раков.Поймаем – то уж одарим и плетью, и темницею, что не пишете добро. Вы ж, книгописцы, сидите, пока урок не исполните. Ты ж, переплетчик Алексей Иванов сын Кабаков, иди в келью почивай, а ты, старец Герасим, можешь идти с копиистом своим.

Старец Герасим Новгородец.Отец Пафнутий, дозволь мне посидеть до окончания дела, а копиист хай идет. Иди, Богданец Яковлев!

Пафнутий.Похвально, что ты, старец, так о деле тщишься! Скажу про то игумену отцу Христофору. (Уходит с переплетчиком и послушниками Иосифом и Леонидом.)

Кузьма.Ушел, слава Тебе Господи! (Крестится.)

Максим.И оговорщик с ним, пес, ищейка собачья Иванов сын Кабаков, переплетчик. На нас начальникам наушничает, подстрекает.

Яков.И ты, старец Герасим Новгородец, вишь, наперсником стал, сиречь любимцем.

Герасим.Сказано: с сильным не борись, с богатым не судись.

Яков.Как так, а Божья правда? Ты ж про Божью правду немало говорил?

Герасим.«Не судиться» означает – у них свое, у меня свое.

Кузьма.Монастырская верхушка свирепей зверей.

Максим.Мы голодуем, сухой хлеб жуем, а они водку хлещут – все служники монастырские, часовщик, ризничий, три пономаря, надзиратель большой. Ходят по кельям будильники и преддверники, и канонар, чтец канонарный, а и сам владыка игумен Христофор, да книгохранитель Пафнутий Раков, да второй книгохранитель именем Антия, они все едят и пьют!

Кузьма.Через плетень пьют, а нас не зовут. Для постных дней вязиги да икры, белорыбицы стельной! (Крестится, зевает.)

Яков.Помолчали бы, а не то понесет иной.

Старец Герасим.Ежели один на другого не понесет, то некому. Я не ябеда, не обнесу.

Яков.А ты откуда к нам появился, старец?

Герасим.В книгописной мастерской Кирилло-Белозерского монастыря прежде был.

Кузьма.Добро там, на Белом озере?

Герасим.Кому Бело озеро, а мне черней смолы.

Кузьма.Что так? Ты ж книгописец умелый, тщательный, отчего ж тебя не любили?

Герасим.Поначалу любили меня. Починал я послухом, переписчиком Чудова монастыря. А книги северной переписки хуже изяществом переписчиков суздальских и московских. Заставки не имеют орнамента, блеклы покрасом. Я ж по-московски писал. Писал сперва лексикон большой – одобрили. Потом дали писать Никоновское правило царя и великого князя Ивана Васильевича Всея Руси. Сидел над книгой день и ночь. Работу не приняли, штраф – 500 рублев. А обширная боярская городовая усадьба с многочисленными хозяйственными пристройками стоит 300 рублев.

Максим.Что ж работу не приняли?

Герасим.За одну лишь взноску про рождение и крещение государево. Писал я по правилам чудовым, сиречь желал писать истину, то написал, что князь Василий уж был стар, а по летописи шибко влюбился в литовскую иноземку Елену и вопреки московским правилам обрил себе бороду и пекся о своей приятной наружности. Рождение сына было через год, в день его ангела Иоанна усекновения головы. Построил по вековому русскому обычаю в один день обыденку – церковь на старом Ваганькове, обетную церковь, своими царскими руками сделал в единый день. А когда крестили младенца царя в Троице-Сергиевском монастыре, то особо был при том Иван Федорович Оболенский-Телепнев, и слух имелся, что государь о двою отцу, и сделано то с ведома старого, больного князя Василия.

Кузьма.Я тоже такой слух знаю. Правда ли?

Герасим.Правда, теперь уж ведаю, о двою отцу, подобно Святополку Окаянному. Тогда ж чудом мне голову не отсекли, настоятель Соловецкий меня покрыл. Совсем покрыть не мог.

Козьма.Что ж сталось?

Герасим.Знаешь ли песню такую? (Поет.) « В тюрьме сидючи во каменной, за решеткою под окошком, я не год сижу и не два сижу, я сижу, молодец, ровно девять лет».