Михаил Старицкий - Зимний вечер

Нет сил! Из этого рая да в пекло! Лучше было бы не заглядывать! Бежать теперь! (Колеблется.) Да лучше умереть тут под родной крышей… (Припадает со слезами.) Земля моя! Сюда к сердцу… сердцу… Лукерья, голубка, Лукерья! Простила ли меня? Хоть бы слово ей сказать, хоть бы глянуть еще разок. (Озирается.) Скрутят и снова на муки, на каторгу! Ах, все равно!

Занавес

Декорация первого действия. Глубокие сумерки.

Л у к е р ь я и О р и с я.

О р и с я (вбегает). Слышишь, никого нет!

Л у к е р ь я. Как нет? Что ты?

О р и с я. А погляди — никогошеньки!

Л у к е р ь я. Что бы это значило? Зажги каганец.

О р и с я. Спичек не найду!

Л у к е р ь я. В комнате, в печурке.

Какая-то т е н ь появилась в дверях и исчезла.

О р и с я. Ну его, я туда впотьмах не пойду, такого страха нагнали…

Да и нет никого, слышно же! Ау! Отзовись!.. Нету.

Л у к е р ь я (садится к столу). Что за диковина? Куда же они все ушли? И хату пустую бросили…

О р и с я. Может, что случилось… или, должно быть, пошли все прохожего проводить до большака.

Л у к е р ь я. А он уже ушел? (Вздохнула.)

О р и с я. Да, да, наверно… он и просился на минутку… Ну, так все вместе и ушли. (Испуганно.) И ребеночка одного бросили! Ой, господи! (Подбегает.) Уже зашевелился. (Поет колыбельную.) А-а-а! Люли, люли! люли, прилетели гули… (Окончив колыбельную, тихо качает люльку.)

Л у к е р ь я. Жаль мне этого прохожего… Такой несчастный! Видно, что горе скрутило да замучило его, — сгорбленный и больной!

О р и с я. И одет как нищий! В такую вьюгу и стужу еще замерзнет!

Л у к е р ь я. И как его выпустили в глухую, страшную ночь? Ох, людям чужое горе — шутка, а мне так грустно, что не простилась с ним.

О р и с я. Да ты, известно, по каждому страннику, по каждому нищему убиваешься: ты у нас такая!

Л у к е р ь я. Потому как сама на той же тропке стою… а только знаешь, сестрица, этот словно родной мне, словно говорили мы с ним.

О р и с я. И не диво: верно, не раз его видела, не раз слыхала, он же тут бывал, сам говорит, и всех знает.

Л у к е р ь я. Да кто ж он такой? Думаю, гадаю и вот-вот, кажется, ухватила нитку, а она и оборвется… даже голова болит, а на сердце точно камень тяжелый…

О р и с я. Да тебе все чего-то тяжело.

Л у к е р ь я. Ох, веселье мое давно увяло. А сегодня что-то особенно грустно, будто сердце чем сдавило, будто предчувствие какое…

Т е ж е, д е д, О л е к с а, А н т о н, б а б а, Г а н у л ь к а, Я с ь к о

Д е д (входит). А кто тут? Зажгите свет.

Ему помогают раздеться.

Л у к е р ь я (спохватилась). Сейчас… только где же спички?

Г а н у л ь к а. Вот тут в печурке… (Подает, зажигает.)

А н т о н. Ну, и перепугался, сердешный…

Б а б а. А разве не из-за чего было?

Я с ь к о. Там, мама, дядя Свирид въехал на лошадях на ту узкую чертову скалу, что повисла над пропастью, и ни туда ни сюда. Повернуться нельзя, а он только: "спасите" да "спасите"!

Л у к е р ь я. А что ж, сынок, он один, один, без помощи.

Я с ь к о. Он так кричал… Дед думал, что режут!

Л у к е р ь я. А не кричал бы, так никто б и не пришел. (Целует его.)

Д е д. Справедливо.

О л е к с а. Ну и перепугался! Я оттягиваю задок возка, расспрашиваю, как угораздило его вскарабкаться на такую кручу, а он только зубами стучит и бормочет одно: "Разбойники!" Нагнали страху! Ха-ха!

А н т о н. А я и не понял, гнались, что ли?

О л е к с а. Да нет! Пенек стоял, а ему втемяшилось, что Довбня, ну, он и давай объезжать стороной, пока не вперся на кручу.

Д е д. Понятно, водило! (Набивает трубку, сев на полати.)

Б а б а. Нечистая сила может обернуться чем хочешь, только бы на человека туман напустить. (Поспешно выпивает чарку водки.) И на погибель его толкнуть.

Д е д. А это что — от нечисти?

Б а б а. С холода, братец, и со страха. (Садится под столбом.)

О л е к с а. С холода и я выпью, а то не успел согреться и опять… (Наливает, пьет.)

Г а н у л ь к а (Орисе). А мы как возвращались, так Демьяна встретили; я смеюсь, а он хотел меня поймать. Так я все возле деда.

О р и с я. Ой, как поймает!

Г а н у л ь к а. А что! Не испугаюсь; дулю съест!

Все начинают работать: Антон бондарничает, баба щиплет перья и т. д.

Я с ь к о (Лукерье). А может, это и в самом деле разбойник стоял? Как же тогда прохожему? Если встретят одного — зарежут.

О л е к с а. А что, в самом деле, прохожий?

А н т о н. Известно — ушел!

О л е к с а. Ну, его счастье! Хитер!

Д е д. Ох, бедняга, бедняга! Пропадет в такую непогоду.

Л у к е р ь я. Почему ж не задержали, не попросили переночевать?

Б а б а. Как не просили? Просили… Так уперся и уперся.

О л е к с а. Если б не этот случай со Свиридом, я б его задержал.

Д е д. Видно, у него большая беда, если в такую страшную ночь гонит из теплой хаты.

О л е к с а. Должно, его такой страх гонит, страшнее вьюги.

А н т о н. Ты все свое.

О л е к с а. Да, свое! Лучше посмотрите, не стянул ли чего в хате?

Л у к е р ь я. Грех тебе, братец, наговаривать на несчастного. У него и глаза не такие!

Д е д. Очень, очень знакомый… вот-вот, а не припомню… а голос так слышал не раз… И ушел, исчез!

А н т о н. Может, и был тут в работниках, но кто же он?

Д е д. Хватит!

О л е к с а. Был бы он кем путным, не убежал бы.

Д е д. Хватит, говорю!

Пауза; на пороге появляется п р о х о ж и й.

Т е ж е и п р о х о ж и й.

П р о х о ж и й (тихо). Я и не убегал, а, спасибо вам за ласку, остался.

Я с ь к о. Пан здесь?

Д е д. Боже мой!

Б а б а. Вот и хорошо! (Вместе. Все взволнованы.)

А н т о н. Слава богу!

О л е к с а (Лукерье). Ну, что?

Л у к е р ь я. Не пойму!

Д е д. Это хорошо, что послушался. Где же, на ночь глядя, в такую непогоду! Садись сюда, поближе ко мне!

Прохожий, боязливо оглядываясь, подходит.

О л е к с а. Неужели я ошибся?

П р о х о ж и й. Пан хозяин, а что про вашего Яська слышно?

Д е д (даже вскинулся). Про какого Яська? Постой, постой.

П р о х о ж и й. А про третьего вашего сына? Двое здесь, а третьего, старшего, сына нет. Или вы уже о нем, пан хозяин, забыли?

Д е д. Старший, старший… ах, давние дела!

Б а б а (подходит к ним и голосит). Пусть я свой век не доживу, чтоб мне на могиле креста не поставили, если я забыла моего соколика ясного; я ж его на руках не один раз и не десять носила… Своих деток не было, а его как родного сына любила.

П р о х о ж и й. Бабуся, помните? А вы, пан хозяин, уже совсем Яська забыли? Он же у вас первенец, старший…

Д е д. Почему забыл? Помню, давние дела… Только больно. Не надо трогать. А вы его хорошо знали?

П р о х о ж и й. Ох, еще как хорошо: ловкий был парень, расторопный, смелый!

Л у к е р ь я. Боже! Он знает его… (Онемела, слушает.)

Д е д (выбивает пепел из трубки). Слишком уж смелый, поэтому и горе стряслось…

Б а б а. Ой, сталась с ним беда, горюшко тяжкое! Пусть им господь так не простит, как они не простили!