Лариса Логинова - Эроменос

Глядя на мать Нелея – рослую и сильную спартанку, Кассандр завидовал другу. Его мать мало того, что была родной, так еще и почти не уступала отцу, что было совсем уж странно для афинян. Она никогда не сидела на женской половине и принимала живое участие в воспитании Нелея, да и самому Кассандру тоже досталось несколько уроков от матери лучшего друга – Аканты.

А еще юноша вспомнил, как Нелей говорил, что мечтает так же, как и его отец, стать победителем Олимпиады, а Кассандру тогда оставалось только улыбаться в знак поддержки и согласия. Интересно, как долго он еще сможет так же часто и легко улыбаться тут, среди дорогих тканей, фресок и статуй?

Свернув свиток, юноша положил его на стол и взял следующий – это оказались стихи о любви, и Кассандр невольно очаровался красотой слов, присел на стул, продолжая читать. Служители Муз, а особенно поэты, всегда восхищали юношу. Он как-то даже сам пытался что-то сочинять, но остался недоволен результатом, не решился показать свои творения даже Нелею, и просто стер всё с таблички, опасаясь, что её могут случайно найти и поднять его на смех.

Сильнее всего ранили Кассандра именно насмешки, телесная боль от ударов не казалась такой сильной, как боль, терзающая сердце, грызущая изнутри, не дающая спать ночами. Потому-то и привязался он к Нелею, защитившему от издевательств и сделавшему пребывание Кассандра в палестре не столь невыносимым. И сейчас юноше так хотелось снова увидеть друга, но… тут вспомнилась их последняя встреча и те, так больно хлестнувшие слова: «Лучше нам больше не встречаться. Никогда». Тяжело вздохнув, Кассандр снова погрузился в чтение, надеясь, что поэзия отвлечет от грустных воспоминаний.

И это действительно случилось – спустя какое-то время Кассандр снова полностью сосредоточился на стихах, начиная понимать, чего именно не хватало тогда его строкам – неразбуженное любовью сердце изъяснялось скудно и сухо, совсем не так, как делал это настоящий поэт Эрато.

– Вижу, тебе тоже по вкусу эти чудные строки? – голос Реса заставил юношу вздрогнуть, а тяжелая рука воспитателя легла на плечо. – Я рад, ведь сам подбирал свитки, в них истории, которые люблю я и, надеюсь, полюбишь ты. Скажи, что я не ошибся, Кассандр.

– Нет, – осторожно положив свиток на стол, юноша глянул на воспитателя, заметил в темных глазах какие-то поблескивающие искры и продолжил: – Я люблю поэзию, учитель.

– Замечательно! – воскликнул Рес, убирая руку и садясь на постель. – Кроме того, Эвмел говорил мне, что у тебя прекрасный почерк, это правда?

– Не знаю, – пожал плечами Кассандр, – учителя меня хвалили, но я не могу оценить себя сам.

– Молодец, – одобрительно улыбнулся Рес, – мне нравится твоя сдержанность. А то, насколько красиво ты пишешь, очень легко проверить. Видишь, на столе лежат и чистые листы? Возьми один из них и перепиши на него стихотворение, которое тебе понравилось больше других. Давай же.

– Хорошо, – юноша послушно склонился над листом и тут же задумался: а что именно переписать-то?

Все стихи говорили о любви взрослых мужчин к юношам, а некоторые оказались настолько откровенными, что даже читать было неловко. И не устраивает ли воспитатель ему ловушку, предлагая переписать стихи? Ведь стоит выбрать те, что нашептала поэту сама Эрато, и Рес решит, что Кассандр и сам не против испытать подобное, а это совсем не так.

Нахмурившись, юноша пробежался глазами по папирусу, выбрал самое невинное, с его точки зрения, стихотворение и быстро, аккуратно и красиво переписал на чистый лист, заставив себя не обращать внимания на пристальный взгляд наставника.

– Готово, – протянул работу Ресу, тот взял и некоторое время молча и очень внимательно изучал эти несколько строк, а потом сказал, сворачивая папирус:

– Эвмел не преувеличил твой дар, скорее – преуменьшил, а это значит, что ближайшие несколько месяцев мне будет просто необходима твоя помощь, Кассандр. В моей библиотеке зимой прохудилась крыша, и дожди успели испортить многое до того, как я избавился от брешей. Я хочу восстановить свитки, а ты поможешь мне в этом – будешь переписывать на новые папирусы. Тебе уже доводилось делать это?

– Да, в школе и дома… отец поручал мне всё, связанное с письмом, – Кассандр усмехнулся, вспомнив неровный и неразборчивый почерк отца. – Он гораздо лучше обращался с гончарным кругом, чем с палочкой для письма.

– Ну что же, будем считать, что мы договорились, – Рес встал и направился к выходу из комнаты и, уже отодвинув полог, добавил: – Через пять дней у меня будет симпозиум, приглашены ближайшие друзья, должен вернуться и мой сын, Лаэрт, я собираюсь представить им тебя, Кассандр. Хочу, чтобы ты был на симпозиуме моим виночерпием, да простит Зевс мне эту дерзость, но в этот раз прекраснейший из смертных юношей украсит собой мой пиршественный зал.

Сказав это, Рес оставил смущенного воспитанника одного, забрав с собой и папирус с переписанным стихотворением. Проводив наставника взглядом, Кассандр тяжело вздохнул и снова вернулся к свиткам – нужно было чем-то себя занять, а бродить по комнатам ему совсем не хотелось. Кроме того, юноша уже проголодался, но у кого попросить еды? Какие порядки в этом доме? Вопросов было много, а вот ответов – ни одного. Потому и склонился Кассандр над очередным папирусом, надеясь, что голод не станет очень большой помехой.

Но сосредоточиться на чтении не получалось. Мысли сами возвращались к предстоящему симпозиуму. Никогда еще не доводилось Кассандру присутствовать на них, отец не имел возможности устраивать симпозиумы – заработанных денег едва хватало на жизнь и оплату обучения сыновей.

Юноша, конечно, знал, как проходят симпозиумы, однако одно дело – читать об этом, и совсем другое – стать центром внимания на таком вечере. Сохранять достоинство и не сказать ничего лишнего, не сделать ни одной ошибки, не опозорить отца – сейчас это казалось нелегкой задачей.

Невольно взгляд Кассандра скользнул на фреску с Ганимедом и Зевсом. Возлюбленный громовержца – обнаженный и сияющий своей неземной красотой, подавал Зевсу чашу с вином, а Вседержитель ласково касался рукой золотистых кудрей юноши. Взгляд Зевса был прикован к Ганимеду, а тот не сводил глаз со своего всемогущего покровителя, но была ли эта любовь взаимной?

Кассандр даже вздрогнул от пришедшего в голову вопроса – раньше он не задумывался о подобном, а теперь… Ведь у Ганимеда точно так же не было выбора, Зевс полюбил его и, обратившись огромным орлом, унес на Олимп, чтобы там вечно наслаждаться любовью Ганимеда. Даже бессмертием его одарил, но хотел ли этого сам похищенный избранник Бога? Ответа на этот вопрос Кассандр не встречал нигде, даже самого вопроса. Вот и отыскалось еще кое-что общее между ним самим и Ганимедом – обоих выбрали, пленившись красотой, и не спросили о желаниях их сердец.