Борис Полухин - Тошнота.Ру. Сборник непрошеных драм с комментариями С. Ф.

ПРЕКРАСНОЙ НЕЗНАКОМКЕ

( Снимает со спинки стула рубашку Тавруева, надевает ее и встает с тахты. Подходит к окну, раздвигает шторы, распахивает створки рамы. С любопытством выглядывает во двор. )

ТАВРУЕВ ( про себя ). Как же сегодня много солнца! Ее московская мордастость зада так и режет мне глаза. Вытолкать вон?!. Эээ, не ври хоть себе: никого ты не выгонишь. Как не вытолкал других женщин – вот так же просыпавшихся в этой мастерской. Теперь по накатанному. До того утра, когда уже ни слова, ни жесты будут не нужны. ( Елена покидает окно. Подходит к зеркалу шкафа, забрасывает волосы за плечи, смотрится. Затем достает из дамской сумочки, подвешенной на дверной ручке шкафа, очки в модной оправе. Надевает их и рассматривает картины на стенах мастерской. )

ЕЛЕНА. Надо признать, что женщины тут до меня были красивые. ( Переходит к холстам, развешанным на следующей стене. Останавливается возле картины. ) А эту картину ты как назвал?

ТАВРУЕВ. Луна наизнанку.

ЕЛЕНА. Забавно. Я бы с удовольствием повесила ее у себя в квартире.

ТАВРУЕВ. Она прикована к моей стене цепями . Даже галерейщики на нее лишь облизываются.

ЕЛЕНА. Жаль. ( Поворачивается в его сторону. ) Кирилл, а тебе не обидно? Галерейщики сначала скупают картины по дешевке. А потом выручат за них, особенно после смерти художника, целое состояние.

ТАВРУЕВ. Лично я на галерейщиков не в обиде.

ЕЛЕНА. Странно. На художника не от мира сего ты не похож.

ТАВРУЕВ. Я уже с ними поквитался.

ЕЛЕНА. Поквитался? Подкараулил их ночью у подъезда и набил морды? Расскажи, расскажи, мне очень интересно, чем ты им отплатил.

ТАВРУЕВ. Мукой. Я, как Ван Гог, намешиваю ее в краски только в большей пропорции. Значит, после моей смерти вскоре за моим телом рассыпаться в прах и мои картины. А может и раньше.

ЕЛЕНА. Оригинальная месть. А краски на картине Луны наизнанку тоже с мукой?

ТАВРУЕВ. Она единственное мое исключение.

ЕЛЕНА. Кирилл, обещай мне, что мой портрет ты будешь писать нормальными красками, как Луну . Я не хочу, чтобы потом, когда он начнет крошится, мои будущие внуки подняли меня на смех. ( Задерживается возле пустого мольберта. ) Кстати, я буду позировать тебе прямо сейчас?

ТАВРУЕВ. Вряд ли… сейчас не срастается.

ЕЛЕНА. Но вчера в ресторане ты говорил, что уже утром начнешь писать мой портрет. Я буду твоей Саскией !

ТАВРУЕВ. Тебе не повезло, Елена. Сегодня в мастерской слишком много солнца. Что все вокруг до боли режет мне глаза.

ЕЛЕНА ( в сторону ). Рембрандт херов. ( Вслух. ) Утерлась. Буду знать, в этой мастерской не исполняют желания Саский . Правда, мне больше нравится красота женщин Рафаэля. Она интеллектуальнее. Хотя сам он, говорят, постоянно сетовал, что настоящие красавицы перевелись в Риме. ( Забирается на табурет для портретируемого. ) Интересно, а какой бы он нашел меня?

ТАВРУЕВ ( неожиданно резко ). Стой так! не двигайся. ( Поспешно гасит сигарету в пепельнице. Покидает кресло, ставит чистый холст на мольберт. Угольным карандашом начинает набрасывать контур фигуры позирующей. Елена быстро устает стоять неподвижно. )

ЕЛЕНА ( капризно ). Кирилл, ты не сваришь мне кофе?

ТАВРУЕВ. Елена, не вертись! Кофе потом. ( Статичное позирование тяготит Елену. Она громко вздыхает. )

ЕЛЕНА. Без кофе я сейчас засну… Тогда расскажи что-нибудь. Художники во время сеанса всегда развлекали свою модель.

ТАВРУЕВ. По утрам я плохой затейник.

ЕЛЕНА. …о, Кирилл, а ты читал, не помню в каком журнале, о казусе статуи Венеры Милосской с одеванием? В современных одеждах она выглядела заурядной овуляшкой. Совсем пропала ее грация. Это убило художников.

ТАВРУЕВ ( отрывается от холста ). В моей мастерской меня убивает другое. Когда на стул вместе с современными одеждами женщин – улетает и их грация… ( От досады бросает карандаш на рабочий стол. )

Мастерская. Тавруев в рабочей синей блузе сидит в кресле, курит. Звонок в дверь.

ТАВРУЕВ ( кричит ). Открыто!

Входят Анатолий и Василий. Первый сразу идет к мольберту, изучает закрепленный на нем холст. Василий останавливается у шкафа, вертится перед зеркалом. Затем садится на табурет портретируемого. Тавруев задерживает взгляд на его обуви, смеется.

ВАСИЛИЙ. Тебя рассмешили мои туфли?

ТАВРУЕВ. Как-то в вагоне метро, Василий, я, оглядывая сидящих напротив, подметил. Что положение ступней вкупе с видом обуви – это копия выражения лица их владельцев. Карикатура до восхитительной схваченности! Пора человеку заиметь привычку садится на стул перед зеркалом в обуви.

ВАСИЛИЙ. Лично я люблю, чтобы зеркало мне льстило. ( Покидает табурет , отходит к стене, рассматривает холсты. ) Вроде бы, я был у тебя недавно. А на стенах не нахожу ни одной знакомой картины. ( Оглядывает стену. ) Всех согнала твоя новая модель! ( Его привлекает один из холстов с ее изображением. ) Интеллектуалка с голливудской сексапильностью… Когда закончишь портрет, я обязательно тисну о нем комментарий в своей колонке. (Н аправляется к следующей стене. ) Ба! ты даже смахнул со стены свою знаменитую Луну наизнанку . ( Удивленно. ) И когда ты успел столько намалевать – ты что заточил модель у себя в мастерской? ( Задерживается у небольшого листка, прикрепленного к стене. ) Да ты и все холсты на нее извел. Уже пишешь на каких-то листках из детского альбома для рисования.

ТАВРУЕВ ( насмешливо ). Как тебе, Василий, ромашка на этом альбомном листке? Чтобы ты тиснул о ней в своей колонке? ( Гасит окурок в пепельнице. )

ВАСИЛИЙ. Что бы? ( Его аккуратный лоб искажается морщинками. ) Этот цветок – это отражение надрыва, излома чувств живописца. Надломанные же фиолетовые лепестки ромашки вызывают у зрителя ощущение – не надейся, что красота спасет мир. А на его невольный вопрос – тогда что? Ответ художника прост: ищите, и не обрящете… Такая ухмылка характерна для картин неоэкспрессиониста Тавруева.

ТАВРУЕВ ( со смехом ). Увы, Василий, ты ткнул пальцем в небо. Этот цветок не мой, а пациента Кащенки. Его ромашка – это ядовитая насмешка над неоэкспрессионистами. ( Встает. ) Я месяцами изводился, чтобы мой цветок имел такие же больные изломы и цветосочетания. Я учился отключаться перед мольбертом от контроля сознания. Проглотил для этого кучу восточных систем, алкоголя, перекурил немало травки. ( Подходит к листку. ) А здесь не мучились и пяти минут. Так оставим идиотово – идиоту.