Евгений Гребёнка - Поэзия народов СССР XIX – начала XX вв.

Пошли они горою,
Развеялись травою;
Пошли они степями,
Развеялись цветами,
Стал Иванко — синий цвет,
Стала Марья — желтый цвет.
Как связали в церкви руки,
Не бывало им разлуки;
Как в той церкви повенчались,
Оба вместе и остались:
В одном цветке — двоим жить!
Стали люди косить,
За них бога молить,
Стали девки цветы рвать,
Грехи из них забирать.
Стали люди толковать:
Вот это — травица,
Где с братиком сестрица.

Дайте мне коня лихого,
  Дайте вороного;
Отпустите казачину
  В путь-дорогу снова.

Я уздою золотою
  Коня зануздаю;
Ветром буйным понесуся
  К родимому краю.

Конь казацкий — борзый, хватский —
  Копытами грянет,
Возле куреня родного,
  Как вкопанный, станет.

Соскочу я с вороного,
  Землю поцелую,
Чарку, полную горелки,
  К губам приложу я.

Тихо, тихо… Нету больше
  Коня вороного, —
Не пускают казачину
  В путь-дорогу снова.

Знать, помчится пан полковник
  Без меня на сечу,
Взойдет солнце в чистом поле —
  Я его не встречу.

Чья-то сабля засверкает,
  С недругами споря,
В быстрых чайках запорожцы
  Расколышут море…

Ой, когда б мне снова дали
  Коня вороного,
Ой, когда б меня пустили
  В путь-дорогу снова!

Брат казак, скачи за мною на коне горячем!
Все равно о нас с тобою никто не заплачет,
Только матушка-свобода, сабелька-сестрица,
Конь буланый, быстроногий да стенная птица.
Ой, тряхнем казной своею, брякнем золотыми, —
Сразу сыщутся-найдутся други-побратимы.
Все равно поляжем в поле, как судьба судила,
Только солнце и увидит раннюю могилу,
Только жалобно кукушка закукует в чаще,
Только волки в голос взвоют по родне пропащей…

Ох, судьба моя, судьбина, тяжко жить на свете!
Ну, а все ж не наглядеться на родные степи.
Поразвеются туманы, солнышко проглянет,
Поразвеются печали, светлый час настанет.

У меня был конь ретивый,
Конь могучий, долгогривый,
Самопал, и сабля злая,
И девчонка разбитная.
  Турки скакуна убили,
  Ляхи саблю иззубрили,
  И не стало самопала,
  И девчонка убежала.
За буджакскими [11] Стр. 40. Буджак. — Так назывались в XVI–XIX вв. земли на юге Украины между устьями Дуная и Днестра. степями
Ходят наши с бунчуками [12] Бунчук — казацкий воинский значок — конский хвост на древке. ,
А я с плугом да с сохою
Гнусь над пашнею сухою.
  Что ж, такая моя доля:
  Вол устал, в бурьянах поле.
  Ветер веет-повевает,
  Котелочек закипает.
Ой, кто в роще — отзовися,
Ой, кто в поле — появися,
Скоро все покроет мглою —
Сядем ужинать со мною!
  Нет… никто меня не слышит
  Из-за тучи месяц вышел;
  Ветер веет-повевает,
  Котелочек остывает…

Жизнь моя летит, как ветер
Над студеным морем —
Светлым счастьем не богата,
А богата горем.

Оглянусь да посмотрю я,
Все окину взглядом:
Что там милого найдется,
Что припомнить надо?

Мчались годы, словно воды
По степной долине,
И кропил я ту долину
Лишь слезой доныне.

Видел я, как всюду правду
Яростно топтали,
Как последнюю рубаху
С бедняка сдирали;

Как безродный сиротина
Под забором жался;
Как, трудясь за корку хлеба,
Кровью обливался;

И как мать дитя больное
К сердцу прижимала,
Не в пеленки, а в лохмотья
Кутала, рыдала;

Как пригожую дивчину
Нищета заела,
Как напрасно погибало
Молодое тело.

Все я видел; и, внимая,
Сердце надрывалось, —
И взволнованное слово
Под пером рождалось.

Не тебе я, обыватель
Сытый да счастливый,
Понесу свой труд посильный,
Искренний, не лживый.

Чтоб тебе его усвоить,
Чтобы с ним сдружиться,
Нужно внове, без сорочки,
На свет появиться.

Только вам лишь: сиротине,
Матери безвестной
И покинутой дивчине
Я откликнусь песней.

Мои струны необычны,
Не для всех играют;
Но зато кого полюбят —
Того привечают.

Вон этот хутор, в балке по соседству.
Давным-давно, должно быть, в раннем детстве
Я знал его. Тогда могучий бор
Нетронутый стоял, а чистый двор
Ковром богатым возле дома стлался
И, весь в цветах, казалось мне, смеялся.
Нигде конца не виделось полям,
От желтых скирд ломило землю там.
Пастись в степи, как тучи — тесно, плотно, —
Стада овец спешили беззаботно
И рыбою кишел студеный пруд;
Немолчно мельница стучала тут;
Пчела заботливо в тени гудела,
На выгоне от птиц в глазах темнело;
Амбары поднимались чередой,
Зерно лилось рекою золотой…
А в вышине лишь небо расстилалось
И солнце шло и хутору смеялось.
Ну, скажете, один лишь божий рай
Ухожен был, как этот дивный край.

Но годы шли, как волны проходили,
Чтоб все затем собрать в одной могиле;
А с ними то, что некогда цвело,
Плыло себе и вовсе уплыло.
Те старики — хозяева, не гости —
Давно уж опочили на погосте,
А молодежь из хутора как раз
Куда-то вся по свету разбрелась.
И тут иная занялась им сила:
Сначала топорами бор свалила,
Засохли яркие цветы тогда
И все покрыл бурьян да лебеда;
Неисчислимые в былом отары
Погнал чабан из степи на базары;
Пруд беспризорный тиной занесло
И мельницы затихло колесо;
Пчела далеко в рощу улетела
И птица погулять уже не смела.
В амбарах тех, что гнулись от зерна,
Нет ни дверей, ни кровли, ни окна…
А небо все висит, не содрогнется,
И то же солнце хутору смеется.

Славная девочка, ты и мила и пригожа,
С куклой играя, сама ты на куклу похожа!
Косы ты ей заплетаешь, пестро одеваешь,
Пышными лентами, нитями бус украшаешь,
В ушки ей вденешь сережки, обуешь ей ножки,
То ей головку подымешь, то склонишь немножко!
К сердцу ее прижимая, ласкаешь, милуешь,
В черные глазки и в алые губки целуешь,
А надоело возиться с игрушкой никчемной —
Схватишь за ножку и в угол швырнешь полутемный.