Денис Соболев - Через

Уже наполнено кедровой смолою? Был вечер,
Холоден. Кто из них праздновал домашнее тепло
Зимы, передавая вино по кругу? Кто одиноко
Смотрел в огонь, думая о дожде, думая о мире?

А из-за туч, почти незаметная, выглянула звезда,
Посох зацвел в углу огнем миндаля, иглами кедра;
И дорога легла за порог, длиною в две тысячи лет,

К сердцу.

Ряженые идут, заглядывая в окна
Души. Лица накрашены, лоснятся
Мышцы, губы надуты, цветастые
Ногти, сверкает золото колец, часов.

Ирокезы дыбом, завивка по ветру;
Пиджаки лоснятся деньгами, юбки
Ногами, грудь нараспашку; вещи
Фирменные, поддельные сливаются.

Самодовольные, всезнающие, сытые;
Они продают и давят на кнопки.
Сыты друг другом и пусты собою.
Шаг, шаг, объятые чужими взглядами,

Своим взглядом скользящие, зрачками
Проверяющие. Шаг тел, шаг, шаг.
Видят себя на картинках; снимки
Себя готовят они, стараясь для других

Равнодушных глаз. В позах видят себя,
Картинки раскладывают они напоказ.
«О мои ряженые зомби», говоришь ты,
«Мои игрушечные, забывшие душу».

Но над холодными холмами Вифлеема
Уже расступились тучи. Еще немного и
Вспыхнет в небе. Не зомби, лишь ряженые,
Позабывшие. Еще могут поднять глаза души.

Одна из возможностей – украсить жизнь поддельными картинками,
Развешивая одну за другой, причесывая сытый глянец, чтобы
Хорошо лежал. Истории тоже картинки, их можно сложить колодой,
Перетасовать, разложить, раздать. Пей же восторженные взгляды.

Другая из них – так они, просто как все, держись их всех, в ней
Свои, она не подведет. Но надо убедить, что толпа плоха, что она хуже,
Тогда можно все; хуже, чем хуже – тогда не падение, просто со всеми.
Хватай свое, удерживай, не упускай. Набивай карманы успехом.

А если ты держишься за перила, и пыльный ветер в лицо? Почему
Ты согласился на так идти, почему ты согласился на такую жизнь? Что
Заставило тебя? Ты идешь по узким лесам, бьется ветер, качает перила.
Ты ненавидишь себя? Ты презираешь? Жалеешь? Мог быть другим?

Узка тропинка над пустотой, широки ворота самодовольства и обмана;
В мире, где нет воздуха, душно дышать. Дорога к смерти манит взгляд.
Качается мост над долиной; стеною падает дождь; отвращение к себе
Как нож. Но в нем и надежда. Оставивший себя может себя и найти.

Сытый – обречен.
Качающийся жди

Утра.

Шел легкий снег, почти отвесный, неземной,
Под фонарями вспыхивая ясными
Кристаллами огня и исчезая в темноте.
Лужи света на земле, в них нырнуть

Душой, забывшей обо всем, кроме здесь
Падающего снега в безветрии, над временем.
Руку прижав к руке, в тепле перчаток.
В холодной ночи, какая теплая зима. Губы

Ветра почти неощутимы, и река замерзла.
Это ли Кишон, текущий у подножия Кармеля?
Его мосты подняты в небо, а небеса горят
Огнем души, запахом тепла, прикосновения и

Дома. Снег идет, он оседает на волнах, море
Бьется полнотой и светом. За углом ходил
Трамвай, звеня железным телом, пассажиры
Мерзли. Но рельсы сняты, а прозрачный

Снег идет, ветер становится сильнее, низкой
Поземкой раздувая память. Гори, гори огонь,
Сквозь время, на ветру, в котором смерти нет.
Снег падает из вечности, полон лицами живых.

Черные тучи разрезаны светлым огнем,
Облаком рваным надежды,
Мерцающей ясным свеченьем. Зажжем же

Нетвердую лампу души, даже в озере ночи,
На краю пустоты, где водой
Не отступят земные отроги и строчки

Круженья иллюзий, мерцанья высокой любви
Неслышны, но шаги отзываются
Эхом небесного хора. Секунды, минуты и годы

Проведем в ожидании дальней безбрежной страны,
Неоставленной и нисходящей. Льются
Звучаньем из окон надежды, глубины состраданья;

Взглядом, коснувшимся черного неба и белого
Облака, сердца коснувшимся,
Здесь, на краю предстаянья и тела земного.

Высокое белое солнце поднимается над водой,
За рекой земли, за рекой прощенья.
Там где шаги легки, а стена теней серой

Завесой уже не стоит на пути, не лежит волной,
Обтекая мгновение тела. Из незабвенья
Встает и бывшее, и то, что должно, там желтизной

Купол неба, купол сна обретает мгновенную ясность,
Неподвижность мысли. Счастье горит
Как спирт на ветру, к голубому, хранится как весть,

Которая никогда не наступит, но никогда не забудется.
И поверх времени, навсегда за собой отворит
Бесконечную память о мире, где то, что свершится,

Уже не пройдет никогда. – как костер или россыпь огней.
Затворит за своими шагами что было и не было;
Сохранит то, что должно, и то, что ушло, не пришло. Пей

Из источника истины, высшей, чем было, светлей,
Чем гравий души и случайности ритм;
Там слышна еще поступь любви по краю полей.

Белое солнце сна поднимается над водой. Помни его.
На черном небе помни, когда ветер
Злей, когда земля полна и когда пуста. Серого

Не выбирай. Ты молчишь, вечереет, но земля звучит,
Верь в сон сиянья. Забвением сна
Истину в горсти утратишь. Дай ей звучать. Той, что одна.

Вдоль узкой каменистой долины бьется ручей,
Нисходящий, восходящий, пенится ветром,
Вода восходит в небо, там дальше на севере за ливанские кедры
И первый снег. Тропы Галилеи, короткие следы по краю обрыва.

Луг просторен, под низким солнцем ветвится
Тропа, короткими шагами к разливу реки;
Воздух скользит за спиной, белые стены на излучине, жжением
Души, снежные пространства, ивы, прозрачна земля и высока.

Здесь и всюду; место наполнено: земля полна, застыла.
Время: сейчас и всегда, но время подвижно, в ожидании.
Коснуться пальцами пространства времени, положить руки:
Ладони мерзнут, горят. Кто я на земле, под Твоим взглядом?

В предчувствии знания короток шаг, тропа скользит, но ведет ли?
Возможно ли бессмертие на ощупь? Можно ли знать не ощупью?
Тот берег земли, где лица ждут, где ждут души, ждут глаза,
Высок ли этот берег, покат ли? Смотрят на тебя? Место встречи.

Здесь смыкаются оба, неназываемые, без имени, но имянные.
Я здесь, кто здесь, остановка дыхания секундна, полноводна.
Ты смотришь, время бескрайне, но напряжено, сжато в точку.
Могут ли они сомкнуться? Это ли движение, дыхание веры?