Сергей Синякин - Небесная глина

А тем, кто остался, на все плевать,
им только бы просо свое клевать.

На запад умчался бой
С надрывным противным
воем.
Ангелы белой гурьбой
Высыпали на поле.

Приказ дал, видимо,
Бог,
Мол, всех, и не выбирай!
И те, кто под танки лег,
Пошли эшелоном в рай.

Но встал,
открывая рот,
Убитый в бою солдат,
И те, кто ушел вперед,
Услышали вдруг — назад!

Не говорилось словес
Про Родину и про долг.
Застыл посреди небес
Убитый гвардейский полк.

Туда, где кроваво лил
Закат лучи над горой,
Долго еще пылил
Рыжий шинельный строй.

Простая земная рать —
Святым бы не повернуть
Туда, где опять умирать,
Подставив осколку грудь.

Бог долго глядел им вслед,
Но вот уж не стало их…

Да высветит звездный свет
Фамилии тех святых!

Два ангела свечьми
над полем боя встали,
похоже, воевать
им было не с руки.
Но страшен
красный цвет,
живущий в злобе стали,
обрушенной с небес
с безжалостной руки.
Ржавеет в поле пыль
когда-то страшных молний.
Заросших блиндажей
гнилые рты немы.
И ничего вокруг
давно уже не помнит,
ЧТО сотрясало мир
и трогало умы.
А небеса живут
спокойно голубые,
не зная за собой
какой-либо вины.
Ах, черт вас побери!
Как молоды мы были,
Не знавшие любви,
вкусившие войны.

Тяжелой злобой налиты слова,
И вот уже под эти злые речи
Друг друга люди яростно калечат,
И бурою становится трава.

И вечный бой! Печалится труба.
Лежат герои дикой братской сечи,
И матерей трясутся в плаче плечи,
И вереницей тянутся гроба.

Тускнеют звезды в гаснущих глазах,
И никогда не повторится чудо,
И шевельнутся, костенея, губы,
и не спасут Иисус иль Аллах…

Потом, в конце, убитых посчитаем,
пособия назначим для калек,
и дней засыплет бесконечный снег
тропинку меж землей и общим раем.

Мне не сберечь блестящего доспеха,
еще остры у недругов мечи.
Меня сразивший радостно вскричит,
и крик его подхватит злое эхо.

И коршуны, качаясь в небесах,
седых вершин хранители босые,
доставят весть о гибели в Россию, и
возвратясь, закружат на часах.

Придет пора загадочных сказаний
И объяснит, зачем средь чуждых гор
стрелою был сражен почти в упор
родившийся в деревне под Рязанью.

И миру снова отдадут долги
забывшие империю эмиры.
Помянут нас вином и козьим сыром
вчерашние заклятые враги.

И прорастут ржавелые доспехи
Зеленою травою здешних мест.
И обозначит запоздалый крест
былых завоеваний злые вехи.

Чем выше в горы, тем ближе становится ад.
Пронзительны звезды. Деревья черны и загадочны.
И мечется месяц бандитом больным и припадочным.
И ловит в прицел его пьяный усталый солдат.

Реалии жизни. Куда же от этого деться?
Араб-мусульманин с хохлом нарушают Коран.
По тайным тропинкам в Россию идет караван
Калечить и жечь без того беззащитное детство.

А ветер в развалинах кружит обрывки картин,
Приносит из гор автоматное громкое эхо.
И выстрел в упор почитается чьим-то успехом.
И едут на смерть бэтээрные банки сардин.

Ненужная жизнь и такая нелепая смерть.
Кому и за что предназначены черные ямы?
Мы режем друг друга. Настойчиво режем. Упрямо.
Торопимся так, что и Смерти уже не поспеть.

Аулы горят. И в отместку пылает столица.
И ради возмездия снова пылает аул.
Во имя Аллаха взрывчаткою грузится мул,
И ладан в кадиле сверхмощной взрывчаткой дымится.

Чем выше в горы, тем ближе становится ад.
Пронзительны звезды. Деревья черны и загадочны.
И мечется месяц солдатом больным и припадочным.
И ловит в прицел его горец, поднявший джихад.

Трупы раскиданы тут и там,
У мертвых всегда возраста нет.
Потом посчитаем по черным крестам,
скольким не исполнилось двадцать лет.
Войдут в немые списки потерь
С короткой пометочкой «рядовой»
все те, кто уже не откроет дверь,
вернувшись с ненужной войны домой.
Все те, кого не увидит мать,
уже не дети, еще не отцы,
кому девчонок не целовать
и не вести невест под венцы.
Гуляет снова кровавый смерч,
с земли затягивая мужчин,
и выбирает старуха Смерть
себе любовников без морщин.
Склонились над картой вор и тать,
пальцами щупая слабый фланг.
Кому-то мертвых своих считать,
кому-то деньги нести в банк.

Кому-то сына встречать в гробу,
в истошном крике распялив рот,
кому-то хвастать,
что он «обул»
на миллиарды свой народ.
И посредине больной страны
у невидимых баррикад
с одной стороны будем вечно мы,
с другой —
толкнувшие нас в ад.

Нам никогда их не простить.
Им никогда нас не понять.
Только России живая нить
Нас будет вечно соединять!

Каждому пела над люлькой когда-то мать.
Каждый из нас рожден для свобод и любви.
Но из всех свобод есть одна —
она в нашей крови:
Свобода мертвы на траве лежать.
Лазоревый цвет по утрам мокр от горьких рос.
У горного беркута плавный и длинный взмах.
Одних от пули последней не спас Аллах.
Других от такой же пули не закрыл Христос.
И есть вопросы, ответов вот только нет.
Кто мне ответит хотя бы на этот вопрос:
«Скажи мне, выстрелил бы Магомет,
Когда б перед ним предстал Христос?»
Засохшая кровь похожа на черный йод.
Зачем мы пролили кровь, мой брат?
Ведь впереди нас обоих давно ждет
Бритвенный острый безумный мост Сират.
Но нет. На вопросы ответов еще нет.
Здравствуй, путник, что наг и бос!
Слева от моста стоит Магомет.
Справа от моста застыл Христос.

В глазах у каждого из них — вопрос.
А ответов у них тоже нет.

Так быть иль не быть? Ответ на вопрос,
конечно, не нов и, конечно, не прост.
Вдоль длинного тайного страшного рва
безжалостно лезет весною трава.

Ах, Гамлет! Наивный доверчивый принц!
Хранят черепа очертания лиц.
Степные ирисы я молча сорву
и брошу на ветхие куклы во рву.