Лера Манович - Стихи для Москвы

Иногда перед сном
сидишь за компьютером
и как-то гру-у-стно
и одино-о-ко
и ничо не пишется
и жизнь почти прошла-а-а...

и вдруг так резко встаешь
идешь на кухню и —
хлоп!
съедаешь еще кусок сала
и это знаете как называется?
это называется
«взять себя в руки».

Вернулась домой — и что?
кофемашина сгорела
и потерялась моя любимая
кайзеровская
серебряная ложечка со львом
которой я обычно
помешиваю кофе
Что-то одно я бы потянула
Но все вместе было чересчур
Варя! — сказала я
Варя Варя Варя Варя сказала я
Тебе почти шестнадцать
Ты жрала йогурт моей кайзеровской ложечкой
И выкинула банку вместе с ней
Она же такая маленькая
Хрупкая ложечка
Несчастный я человек
Срочно проверь мусор.
— Мусор я выкинула, — сказала Варя. — Ты же
не любишь, когда много мусора.
— Горе мне! — сказала я. — Кофемашина
и ложечка
Я оставила здесь самое дорогое — и вот.
И у меня началась истерика.
Варя зарыдала и пошла на помойку.
Я заварила чай и пошла в ФБ.
Варя звонила семь раз.
Плакала и говорила, что здесь страшно
Холодно и очень воняет.
Она ждала, что я приду к ней.
Но я была холодна и высокомерна
Как настоящий кайзер.
Мама, мне искать ее?
Ищи!
Тут куча мусора. Искать?
Ищи!
Говорят, что привязанность к бытовым вещам
Кружкам, ложкам, трубкам — признак
начинающегося Альцгеймера.
Дух кайзера Альцгеймера вселился в меня,
я пила чай и читала ФБ.
На седьмой раз я сказала Варе — иди домой.
Она пришла
через пять минут нашла мою ложечку
и, счастливая, принесла ее мне.
Я не обрадовалась. Я была холодна как кайзер
Альцгеймер.
— Я уже смирилась с потерей, — сказала я. — Мне
все равно.
И тут Варя заплакала. Горько-горько.
И тогда я стала перед ней на колени
Поцеловала ее красные от холода руки
и сказала:
Прости меня, твоя мать —
настоящая сука.

И Варя простила.

Сколько живу на свете
не перестаю удивляться
какая же красивая штука
д е р е в о
Странные отростки
Торчат из земли
Большие и маленькие
Смотришь на них смотришь
И совершенно непонятно
Почему глазам так хорошо.

В парке вырубили старые березы
и посадили дубовую аллею
Надо быть идиотом
Чтобы сажать дубы
на расстоянии метра друг от друга.
Маленькие тонкие саженцы
торчат из земли
и не разберешь — засохли они
или живы
Некоторые люди
как деревья зимой
смотришь-смотришь
и не разберешь:
живой
или
мертвый.

Скайп сообщил, что я не могу пользоваться скайпом,
так как использую устаревшую версию программы.
Улица сообщила мне, что я не могу пользоваться улицей,
так как использую устаревшую модель ботинок.
Мужчина сообщил мне, что я не могу пользоваться
мужчиной,
так как использую устаревшее тело.
И только устаревшая версия моей мамы как будто
ничего не замечала,
и старая версия кота была ласкова со мной, как всегда.
Боже, благослови котов и матерей
и не забудь обновить меня к понедельнику.

Во дворе поселились две негритянские шлюхи.
Иногда они стоят по вечерам у кинотеатра «Энтузиаст»
в коротких юбках и босоножках ядовитого цвета,
похожие на двух тропических попугаев в берёзовом
лесу. Место выбрано гениально — в «Энтузиаст»
лет двадцать не ходят люди, имеющие представление
о цивилизации. Зато мимо в большом количестве
проползают пенсионеры с рынка и дети из спортивных
секций.
Остальное время негритянские шлюхи курсируют
по двору и почему-то все время ржут. Не знаю, в чем
секрет их хорошего настроения: то ли в расовой
принадлежности, то ли в правильно выбранной
профессии. Ведь всем известно, что только человек,
увлеченный своей работой, по-настоящему счастлив.
Вчера встретила их по пути в магазин. Они тащили
пакеты с продуктами и традиционно уссывались
от смеха. Мне неловко было смотреть в их счастливые
лица. Я опустила глаза и увидела черные парусиновые
туфли с дыркой над большим пальцем. Из дырки
кокетливо и жизнеутверждающе выглядывал
ядовито-розовый ноготь.
Господи, благослови этих сумасшедших. Они носят
босоножки зимой и летом, жрут гадость, не унывают,
не осуждают, не брезгуют человеком. Они почти такие,
как ты рекомендовал, не считая мелочи, которую так
легко простить.

Немая женщина на Тверской торгует пионами.
Свежие, крепко сжатые бутоны. По пять в букете.
Рассматриваю их с сомнением. Женщина трогает
меня за рукав, мычит. Подносит сжатый кулак
к цветку, распахивает ладонь. Сжимает —
распахивает.
— Они раскроются! — кричит женщина руками.
Уже неделю букет стоит дома. Три цветка
раскрылись, два не смогли. Три распахнутых
немых ладони, два сжатых кулака. Истинная
статистика жизни.

Лес стоял пасмурный и как будто оглушенный.
Я тихо догнала женщину, которая так же тихо катила
в инвалидной коляске существо неопределенного
пола. Существо было одето в шубу, прикрыто сверху
клетчатым пледом и сидело, накренившись влево
и свесив стариковскую голову на плечо. Глаза под
большими очками были закрыты. То ли существо
дремало, то ли жило в таком виде. Мимо проходило
другое горе в виде мамы и очень высокой, как будто
вытянутой девочки. Тонкие ноги болтались в сапогах,
на тонких запястьях болтались варежки. Ростом
девочка была с взрослого человека, но говорила
детским, манерным голоском:
— Мамоцка, смотри какая птицка!
— Да.
— Мамоцка пойдем вон туда?
— Нет.
Мама и девочка обогнали женщину с коляской.
Девочка обернулась, внимательно оглядело сидящее
в кресле существо и спросила своим буратиньим
голоском:
— А у вас мальцик или девоцка?
Мать дернула её за руку. Женщина катящая кресло
остановилась. Она поправила кроликовую шапку на
голове сидящего, потом вдруг улыбнулась страшной
улыбкой и сказала:
— Мальчик.
— А как его зовут? — спросила девочка, не замечая,
что мама тянет ее за руку.
— Андрей Николаевич, — женщина снова улыбнулась
и поправила плед по бокам коляски тем движением,
которым любящий человек поправляет цветы
на могиле.
Мама девочки перестала тянуть её за руку
и с нежностью посмотрела на сидящее в кресле
существо, которое по старой памяти звалось Андрей
Николаевич.

И тут стало действительно тихо. Это была такая
тишина, на фоне которой предыдущая тишина
казалась шумом.
Это было абсолютное молчание.