Николай Асеев - Избранное

Вагоновожатый
    вел вагон,
трудно
  вагоновожатому.
Скучно было
    в руке его
млеть
  рычагу зажатому.
Скучно мыкаться
     день-деньской,
путь свой
   меряя заново.
Шел вагон
   по Тверской-Ямской,
шел,
  гремел
    да позванивал.
Шел вагон себе
    так и сяк,
без озорства
    и паники.
Вдруг –
   откуда возьмись –
       такся
с резвой такой
    компанийкой.
Вагоновожатый
    глаз скосил,
глянул поверх
    и искосу,
смотрит, внутри его –
      магазин:
шубы –
   цены не высказать;
дамские юбки –
     вверх до колен, –
видно,
  что на душе ее;
словом сказать –
     буржуазный плен,
мелкое
  окружение.
Вагоновожатый –
     в бег вагон:
не уступать
   нэпачеству.
Пьяный шофер
    от него в угон, –
стоит ли
   с этим пачкаться!
Но у вожатого
    муть в глазах,
искр над дугой
    блистанье.
«Враз от меня
    отлетишь назад,
вмиг от меня
    отстанешь!»
Мчал вагон
    за заставу влёт.
Дамский скошен
     в испуге рот.
Мечет вожатый
    глазом:
шубы
  свалились наземь.
Как оно вышло –
     сказать не могу,
камни тут были,
    кажется…
Грянул вагон
    в такси на бегу
всей разогнанной
     тяжестью…
После судили его
     за азарт
и за убийство
    граждан…
Только случается,
     я бы сказал,
этакое
  не однажды.
Много из нас
    не умеют понять,
как и кого нам
    перегонять,
рвут
  от зажатой силы
жизни свои
   и жилы.

Хорошо
  метель шумит за окном,
белый сумрак
    метет волокном.
Хорошо
  старик ведет свой рассказ,
словно музыкой
    слух заласкав.
Как еще ни посидеть
      часочек с ним,
с этим выдуманным
     сторожем ночным,
что хранит
   Москвы дремучие часы,
что ледяшки
    надышал себе в усы,
что поник
   и хитро и востро
над стреляющим
     ракетой костром?!
Это ты сидишь,
    читатель,
      предо мной,
это ты
  снега качаешь пеленой.
Не метель
   закрывает города,
а твоих
  старинных правил
       борода
распушилась
    исконными
записными
   законами.
Чтобы в повести
     пришел к тебе
        герой,
чтобы снял он
    тяжесть
      с плеч твоих горой,
чтоб тебя растормошил,
       разволновал,
чтобы выдумал
     высокие слова,
чтобы
  этими словами
      охмелен,
захрапел бы ты
    меж вьюжных пелен.
Подожди,
   не смыкай же глазка –
он второй
   начинает рассказ…
Кто герой наш?
     Кто наш выдумщик?
Кто из низких дел
     нас выручит?

Стоит
  у лавки винной
старик
  старинный.
Стоит он
   со стаканчиком
и ждет
  заказчиков.
С утра стоит
    и топчется
к услугам
   общества.
Никто его
   не судит…
Да в чем
   его вина?
Негоже быть
    посуде
без вина.
Текут в него
   опивки,
как в винную
    копилку.
Ему отрежут
    хлебца,
отломят
  огурца, –
глядишь,
   и он согрелся
и зраком
   замерцал.
Он –
  к ночи весел,
и сыт,
  и пьян,
и просит
   песен
гора
  тряпья.
А к утру –
   со стаканчиком
стоит
  и ждет заказчиков.
И в общем
   результате –
неплох
  изобретатель.
Иные –
  к хмелю пущему –
услужливо
   суют
непьющему
   и пьющему
посудину
   свою.
У всех ворот
    простаивая –
за жизни
   красоту,
посудиной
   хрустальною
сияют
  на свету.
Уж если сами –
     пьяницы,
другим
  чего ж желать?!
И песнями
   баянятся
их мысли
   и дела…
Подожди
   с твоею сказкой,
       говорун, –
нынче этакое
    нам не ко двору.
Ты не хочешь ли сказать,
       что паразит
этой ночью,
   этой вьюгой
      нам грозит?
Что останется над нами,
      как была,
нищей мудрости
     тугая кабала?
И что жизнь свою
     построим мы,
подгибаясь
   под героями?
Я отвечу
   на глухие слова:
«Наша жизнь
    по-иному нова.
Ты послушай
    мою теперь речь –
как снимаем
    героев
     мы с плеч».

Не забывай,
   мой стих,
слов прямых
   и простых
Люди
  любят героев,
издалека
   заметных,
затканных мишурою,
в лаврах
   и позументах.
От головы
   Нерона,
дальним векам
    завещан,
в мир,
  мечом покоренный,
тянется
   луч зловещий.
Тьмою
  летел Аттила
над пеленой
    людскою,
чтоб
  времена мутило
ужасом
  и тоскою.
Над простотой
    миллионов
виснули,
   тяжесть вытряхнув,
тени
  Наполеонов,
Карлов,
   Петров
    и Фридрихов.
История
   делает вид,
что мир,
   как и встарь,
      неизменен:
что так же
   был знаменит
Владимир Ильич
     Ленин.
Долой
  буржуазную ложь,
встающую
   пыли горою!
Если не он,
   то кто ж
был
  против героев?
Равен
  с любым в рост,
Ленин
  был прост.
Разбивая
   толки кривые,
предрассудков толпы
      боря,
он
 никому
   не сгибал выи
и никого
   не покорял.
Он
 никому
   не вставал на плечи,
взор перед ним
     ни один не мерк;
все его
   поступки и речи
поднимали
   головы вверх.
Зная,
  что каждый цех
светом грядущего
     светел,
он –
  не «один за всех»
шагом
  историю метил.
Глядящий
   миллионами глаз
не в мелочи
   личных выгод –
он знал,
  что лишь новый герой –
        класс –
может
  события двигать.
Ленин
  был рад
с ним
  идти в ряд.
Из предрассветной
     глуби,
день
  различая по-разному,
люди
  гениев любят,
мир
  покоряющих разумом.
Плоск
  человеческий пласт,
густ
  человеческий рой:
ждем,
  чтоб возник среди нас
гений
  или герой.
Эти басни –
других опасней.
Если взвивается
     в небо комета, –
тьма над землею
     не поредеет.
Будем ли ждать
    своего Архимеда?
Будем ли чтить
    своего Фарадея?
Нет!
  Миллионами воль
сплавимся
   с пламенем этим,
и –
 миллионами вольт
новое время
    осветим!
Не делайте
   Ленина гением, –
случайным
   комком ума:
ему песнопения –
жизнь сама.