Сергей Краснобород - Где-то рядом

вольнолюбивому юнцу… Но он надменно
лелеет притязанья на престол,
сплетая параллельно вдохновенно
свои оковы в образе простом.

Неискушённым битва не понятна.
Лишь отголоски — брызги по воде.
Всё было сказано достаточно понятно,
осталось выяснить кому, зачем и где…

Усталый край, отмеченный веками
трудов и средоточья на себе…
Так слиты в берегах вода и камень.
Так память переплетена в судьбе.

Тебя любили нищие, и старцы
тобой гордились. Странники земли
к тебе тянулись, чтоб навек остаться
когда покой нездешний обрели.

Но сытые, завидуя, смотрели,
величие бессильные постичь.
Убогие тогда дома горели.
И чудился насильникам победный клич.

И расступалась твердь, вздымались волны дыбом,
в отчаянии смирение поправ.
Возмездием, как смертоносной глыбой,
ты воздавал, бичом и карой став.

Чтоб снова обрести покой непротивленья…
Убогий край, хранимый божеством,
чьё имя времена не подвергают тленью,
чья праведная сила — лишь с землёй родство.

О сколотах песнь забытую
пел молодой гусляр.
«На землю, травой умытую
Богом был послан дар:

Плуг — земле утешение,
Чаша — её молоко,
Секира — чтобы в сражении
её защитить легко…

Народ в уплату за подать Божью
навеки смиренным стал…»
Гусляр допел и у подножия
землю поцеловал.

Нахрапом в родные просторы
стремился опальный казак.
Сердечному топоту вторил
в упряжке усталый рысак.

Тоска пограничной заставой
осталась давно позади.
Полей ненасытная страва
да саваном неба сатин.

Раздолье… Но конь спотыкался
всё чаще — и пена ртом.
Надсадно казак засмеялся,
в обрез заряжая патрон.

И жаворонок на выстрел
полётом отметил крест…
Упряжку настигнет быстро
теперь пограничный разъезд.

Лихое перепутье
дорог-путей.
Хранимы Богом будьте
от всех чертей!

Хранимы верой станьте,
живучи — в рост!
Смотрители на станциях
лишь кривят рот.

У коренного силушка
огнём горит.
Седой ямщик исподтишка
глоточка три

хлебнёт из фляги — да в рукав.
Поёт, стервец!
Дорожка с песнею легка.
Когда ж конец?

По тракту вороны кружат.
Шальная даль.
Давно намаялась душа.
А всё ж не жаль…

Не жаль растерзанных годков
ради Христа.
Не жаль растерянный подков —
к версте верста.

Кровь горделиво будоражит вены…
Так каждый победителем рожден,
пока Кармический Дракон Вселенной
не примется топтать и поливать дождём

несоответствий, разногласий, спеси…
Тогда смирение нисходит новым днём.
И возрожденный дух свободно весел —
Дракон уж заботился о нем.

Но кровь бурлит, чтоб ненавидеть слабость.
И победители взахлёб веселье пью…
Иной цена расплаты быть могла бы —
грехи душе покоя не дают.

Старушка-жизнь с косой и в сапогах
стада на пастбища столетий выгоняет.
В глазах овец — смирение и страх.
Хвостами псы послушные виляют.

Но хищники соседних измерений
полны решимости напасть и унести
энергию души без сожалений.
Старушка продолжает всё ж пасти

достойных нас, понятных и привычных.
Трава столетий услаждает вкус.
И души, отзываясь эхом зычным,
Таскают бубенцами тягот груз.

Мой серый брат, я за тобой иду.
Степной закат мою питает кровь.
Степной закат мне будоражит дух:
Два бога есть — Свобода и Любовь.

Мой серый брат! Надежда — сатана!
Две пары быстрых ног да острые клыки.
Да одиночества жестокая страна,
где облака упрямые легки.

Мой серый брат, пред гордостью твоей
колени не устану преклонять.
И ярость блеска глаз из-под бровей
один закат умеет затмевать.

Мой серый брат, я рад, что ты один.
Твоих богов я слышу голоса.
Один из них меня в огонь вводил.
Дугой же от огня того спасал…

В унылом единении с величьем
потока монотонных древних лет
Он всё пытался обрести обличье
своё, которому нигде подобья нет.

Молитвами шлифуя веры стену,
он постигал нетленный и земной
закон непротивленья духу тела
и превращения воды в вино.

Он постигал безмолвие пределов,
таивших память будущих веков.
И словом постижимое хотел он
подать подобным, ищущим покой.

Но были тщетны слёзы и проклятья…
Вкусивший только знает хлеба вкус.
И он молчал, предчувствуя распятье,
И ощущая дней минувших груз.

На колеблемых тайной задворках
бродит тихий печальный зверь,
одинокий в сомнении горьком,
и упрямый в служении вере.

Он ступает неслышным стоном,
прикасается к душам душой,
И любых наделяет домом,
кто прибежища не нашёл.

Остаётся смеяться и плакать,
слушать воду и пить нектар,
наблюдая как неба мякоть
бытие обращает в дар.

Помнить голос и тихо верить
утешениям вещих трав,
приютивших печального зверя,
одинокого неспроста…

Нас снова разделяет сеть…
Двуногие враги,
они пришли сюда глазеть
на нас, чужих таких.

Детеныши их что-то жрут.
Они вкусны на вид.
О, как бы я потешил тут
свой дух и аппетит.

Мой прадед не любил людей —
за что их мне любить?
Я в клетке с мыслью о еде
обязан вечно жить.

Хозяин хлестанет кнутом —
я лапу подниму.
Он мяса даст, чтоб я потом
послушен был ему.

Двуногих стая поглазеть
Приходит на мой стыд…
О, если бы не эта сеть,
я быстро бы стал сыт.

Он снова сдаёт, передернув краплёную карту…
Но — руки на стол! Потому что не в шутку игра.
Оставьте, прошу Вас! Здесь долг — подчиниться азарту.
Судьба будет следующей ставкой: пора!