Сергей Краснобород - Этюды. Эскизы. Рефлексии

И книги — цитаделью вдоль дивана,

хранители имен, событий, стран,

как атрибут земли обетованной,

где яд не худших дней я пил светло и долго.

Но оседает пыль на нежилую твердь…

Мне грустно здесь бывать — как будто в странном морге,

где время в протокол свою заносит смерть.

Малыш, не бойся! Я ж почти слепой.

Тяжелых век мне ноша не под силу.

Конечно, я бы мог тебя с собой

стащить в пустую мрачную могилу.

Но вурдалачья служба надоела.

Hасильно вербовать мне не с руки.

Хоть соблазнительно тебе на теле белом

оставить от зубов полукруги.

Тогда мы станем братьями по вере…

Но я сомненьями изъеден изнутри:

ведь мы живем в единой ноосфере.

По-моему, тут нечего мудрить.

Захочешь, объясню прерогативы наши.

Ты — человек. Ты волен выбирать.

Я ж — мистик для своих, хоть страшен

на вид для вас, не склонных умирать.

Смерть — тень, изнанка, оборот медали.

Мы — листья на одной ветвящейся лозе.

Мы все одной конструкции детали.

Мы путники бессмертья на одном шоссе.

Малыш, ты испугался мшистой кожи

и фиолетового отблеска ногтей?!

Ну что ж, беги… Прощай… Хотя, быть может,

мы встретимся еще. Только зачем? И где?

На паучьих ногах

по воде и песку

пробирается маг

и хранитель искусств.

Он посланник Луны.

Его сердце — кристалл.

Ему души нужны

тех, кто здесь не устал.

Он низвергнет оплот

молчаливых времен,

наблюдая приход

вдохновенных племен.

Слово, Звук, Свет и Цвет

знают мира лицо…

Маг Луне дал обет

в жертву сдать всех творцов.

Идет гражданская война.

Шумит суровый лес.

Народ запомнит имена

тех, кто на дзоты лез.

Кто самолеты угонял

и корабли топил.

У танков крепкая броня,

надежная, как тыл.

А ты надел противогаз,

чтоб запугать врага?!

Проверь, надежен ли твой глаз?

Не подведет нога?

И будь готов! Настанет час —

ты выполнишь свой долг!

Гражданская война сейчас

идет, как к лампе ток.

Зажжется лампа! Все взлетит

на воздух к чертвой ма…

Лес, шумен и суров, простит.

В нем наш затихнет мат.

Кто победит?! Авось не мы…

Гип-гип! Война — войной…

Народ потом найдет ей смысл,

отсняв про нас кино.

Слышишь грохот?! Это скачут

кони белые по небу.

Всадникам не дали сдачу

в кладовой природы — хлеба.

Всадники в пурпурных рясах

знают цену горстке соли.

Им готовы покоряться

даже едоки фасоли.

В огородах вьюга пляшет.

Урожай на славу снимет.

В небе — тучи манной кашей

на тарелке синей-синей.

Кто вы, всадники в исподнем?

Рясы пурпурные — чьи вы?

Урожаем прошлогодним

едоки фасоли живы.

— Будет вьюга! — скажет зрячий.

Едоков фасоль — в помете…

Скачут всадники за сдачей:

кони белые в пролете.

Встречу тебя, пожалуюсь —

на кайзера, на прокуратора.

Искренность за толику малую

выскользнет из инкубатора.

Не так все, как будто, положено…

Постылое время отмеряно.

Прокуратор смакует мороженое,

глядя в телевизор уверенно.

Я же в телевизоре пестую

анекдотами и песнями публику.

Прокуратор, конечно, ответствует,

отсылая мне по почте полбублика.

Ах, слащавая еда умирающих!

Крышка гроба — словно сцена для ужина…

Расскажу тебе про это, играючи.

Ты же знаешь, по сколько нам ссужено.

Помолчим… Или послушаем капельки,

если дождь… Если кровь лить из ложечки…

Нотный стон ты зафиксируешь крапинкой

на бумаге, где сны мои сложены.

Земля открыла недра для червей.

Для бабочек объятья небо распахнуло.

И политически подкованный пырей

на лист капустный направляет стебля дуло.

Увы, дуэли ныне не в чести.

По четным — свадьбы ныне, по нечетным — тризны.

Дождь методично шепчет: — Не грусти!

Но молнии взрываются капризно.

В июле грозы нудны, как совет

быть к пакостям Фортуны благосклонным.

Ниспосланный пророк отверг Завет,

чтоб жизнь создать вновь идолопоклонной.

Не смеет быть смышленое дитя

послушным в дни Вселенского Потопа,

когда подружка-смерть, как бы шутя,

по сторонам посматривает в оба.

Ей предстоит для свиты отобрать людей,

которым розданы уже предупрежденья:

то скрипнет дверь, то сон обнимет день,

то слово затруднит свое рожденье.

И по дождям избранники прочтут,

кто канет первым в таинстве Потопа.

Останутся тела хранить мечту,

не обратиться в духов безвозвратно чтобы.

Не совсем удобно на матрасе

на полу лежу, как старый вождь.

Вечер бестолков и безобразен.

За окном скулит насильник-дождь.

Пистолет бы! Пристрелил бы муху,

что упорно стену бороздит.

Лебенсраум соратница по духу

завоевывает твердо, как бандит.

Мне не жалко: воздух вещь шальная.

Этим вечером я добрый и шутник.

За окном насильник-дождь, стеная,

льет июню сок за воротник.

Плачьте, плачьте — и дома, и лужи!

В катакомбах города — потоп.

Старый пес поджал больные уши

и в подъезде прячется с котом.

Путнику в лесу сейчас не сладко.

У холодных лет финал спесив…

Вот и стих, как новая заплатка

на рубахе дня — пуст и красив…

Сержант Степанов мучим нищетой

за отданную честь не по ранжиру.

Он мудро утешал себя тщетой

соблазна: на миру и смерть угодна миру.

Но смерть мгновенна — потому красна.

Мучения — жестоки и обильны.

Сержант Стапанов голодал без сна,

мечтая о спасении могильном.

Бог милостив: раскаянье приняв,

он честь сержанта возвратил сторицей.

Но нищета теперь Степанову родня

навеки, аки око и зеница.

Над нами ангел пролетел

и вниз метнул гранату.

Он так устал от тем и тел:

нам вечно что-то надо!

Лети, лечи, твори, спаси…

Устал работать в радость.

Он хлопнул дверцею такси

и съехал в царство ада.

Там тот же беспокойный люд,

но веселей заботы.

У ангелов наемный труд —

согласно пункту КЗоТа.

Он посетит любую плоть —

хоть тайно, а хоть явно.

Плати-приказывай, Господь!

Плати-командуй, Дьявол!

Подойди-ка поближе, мальчик…

На камине очки — подай!

Твои мысли просты и алчны,

будем думать, не навсегда.

Ты успел разучить молитвы?!

Но к чему тебе трепет жертв?!

Дух мятежный твой жаждет битвы,

пока страх перед Богом мертв.

Так ступай — я тебе не нужен.