Вальтер Флекс - На поле боя между ночью и днём

«Здесь!» — кричит товарищ, надрывая грудь:
Два соседних взвода хочет он стянуть.

Но никто не слышит командира клич,
Голосу вовеки войска не достичь.

Войско раздробило, все разделены
Дьявольскою силой огненной стены.

Слушаться мы рады. Но среди костров
Чёткую команду заглушает рёв…

И тогда он прыгнул… Раз не слышат слов,
Я им сам дорогу показать готов!

Пламя преисподней разделяешь ты
Светом путеводной утренней звезды.

Стоит командиру лишь рукой взмахнуть —
И сплотились люди, и указан путь.

Кровь его пролита, и пробита брешь,
Но зато проложен огневой рубеж.

Линию атаки будут отмечать
Кровяные знаки — красная печать.

Юноши без страха встретят пыл атак,
Кровяного знака не коснётся враг!

Значит, не напрасно умер командир…
Гинденбурга тени укрывают мир.

Воспоминание о военной Троице 1915 года

В той праздничный вечер в округе лесной
Мой полк притаился — сто тридцать восьмой.

Над лесом вечерним играет весна,
Сияют над рощицей Марс и Луна.

Колючая проволока вьётся у ног,
Как дикие травы, как чертополох.

Но я неродной красоты не приму,
И в этом одна из причин, почему

Не будут воспеты любовью ничьей
Ни роща, ни воздух, ни этот ручей.

Торфяник пылает над топью болот,
И дымом охвачен наш тёмный оплот.

Пылают позиции гневом врага,
Так в адовых реках горят берега.

И облако злости, как хлористый газ,
Удушливым жаром окутало нас.

И время от времени видели мы,
Как прыгал противник на бруствер из тьмы.

Пульсирует злоба в сплетении жил,
Он рупором крепко ладони сложил.

Кричит и бранится мятежный сосед,
Ему наши братья смеются в ответ.

Военный оркестр гремит вдалеке —
Гневливая песнь на чужом языке.

И не было праздника в нашей душе:
Не место Спасителю на шабаше!

В лесу разгулялся непрошеный гость —
Нам сердце точила досада и злость.

— А как там у братьев на фронте дела?
— Крепитесь, Италия нас предала.

Измена на лике кровавой луны
Горела предвестником новой войны.

Италия стала отныне врагом,
И нас попирают её сапогом.

Пока нам противник смеялся в лицо,
Сидели у бруствера трое бойцов.

Вдруг младший придумал достойный ответ:
Из ранца он вытащил Новый Завет.

Один среди нас он тогда не струхнул —
На бруствере Библию он распахнул.

Страницы порхают движеньем руки —
Мальчишка читает главу от Луки,

Где в сумрачном блеске кровавой луны
Иуда погубит Христа без вины…

А варварский праздник бушует опять,
Но юный солдат продолжает читать.

Пускай же разбудит небесный отец
Молчанье окопов, молчанье сердец!

Солдат свою книгу закрыл наконец:
Молчанье окопов, молчанье сердец

Сменяется песней… в округе лесной
Мой полк пробудился… Сто тридцать восьмой!

Кто злобу врага без ответа терпел,
Теперь из окопа восторженно пел.

Один кто-то начал… продолжил другой,
И вот уж мотив подхватил часовой.

За траверсом траверс ту песню носил,
За голосом голос её повторил.

«Спокойна, прекрасная родина, будь!» —
Пылала земли раскалённая грудь.

«Позволь нам на страже отчизны стоять!» —
Вовек не устанут бойцы повторять.

Смиренна, упряма, спокойна, тверда
Была наша вольная песня тогда.

Но песню мы пели не шквальным огнём,
Её мы согрели на сердце своём…

Мы пели её, как молитвенный стих…
На дальних болотах противник затих.

И ныне отчётливо помнится нам,
Как юная кровь подступала к губам:

О боже, прошу я, ты нас не покинь!
Я слово «отчизна» твержу, как «аминь»…

Мы в сердце своём утешались с тобой:
Победою духа окончится бой.

Как храм, нас укрыла древесная сень —
Надолго запомню я Троицын день!

Воспоминание о военной весне 1915 года

В ту ночь мне было не до сна,
Шаги стучали гулко.
Казалось мне, со мной весна
Выходит на прогулку.

По небу плавал лунный круг,
Дремал игривый ветер.
А ночь пьянила всех вокруг
На всём на белом свете.

Но вдруг один коварный звук
Развеял эти чары:
Стучали рядом: тук-тук-тук,
Чуть слышные удары.

Бездельник-парень, что всегда
Быть должен наготове,
В ту ночь мечтательно внимал
Волненью юной крови.

Проказник юный, чья душа
Весенней ночи рада,
Лежал в кустах, как пастушок,
Забывший свое стадо.

И не волнует простака,
Что там дозорный чей-то.
Из ивы, как из тростника,
Он вырезает флейту.

И вместо службы боевой,
Что нёс он так небрежно,
По флейте юный часовой
Постукивает нежно.

Пароль он спрашивать не стал,
И было бы мне нужно,
То я бы горе-пастушка
Давно бы взял на мушку!

«Отдам тебя под трибунал!
Оправдываться поздно!»
Но мою ярость обуздал
Ночной весенний воздух.

Тогда беру я в руки хлыст:
«Пороть тебя бы надо…
Неважно, милый мой флейтист,
Ты охраняешь стадо!»

Тут парня оторопь берёт,
Узнав, почём фунт лиха,
Он мне смущенно выдаёт,
Что на посту всё тихо.

И я почувствовал тогда,
Как страх окутал душу,
Как у парнишки от стыда
Залило краской уши.

Когда же дальше я пошёл,
Уже он не пугался,
И, подавив в себе смешок,
В кустах лежать остался.

Я возложил тогда вину
На воздух этой ночи.
Теперь он всматривался в тьму,
Уж не смыкая очи.

И лишь на утро мне пастух
Открыл свое искусство.
Вдруг уловил мой чуткий слух:
Он прыгнул через бруствер.

Подкравшись тихо к блиндажу,
Он пел о ночи вешней…
Ещё тебе я покажу,
Мальчишка-пересмешник!

Он лишь смеётся мне в ответ
На мой вчерашний ропот
И продолжает свой концерт…
Как лёгкие не лопнут?