Сильвен Тессон - Лето с Гомером

Бог снизошел в человека. Происходит преобразование одной субстанции в другую. Божественные токи проникают в воина и возвышают его над себе подобными.

Иногда и в мирской жизни можно увидеть такое проявление божественной силы в человеке. Вспомним того потерявшегося зимой в Андах пилота, который, чтобы выжить, преодолел горы пешком: «Я сделал то, что было бы не под силу никакому дикому зверю» [54] Речь идет о легендарном французском летчике Анри Гийоме (1902–1940). . Возможно, боги вдохнули в Гийоме свои силы. В «Пармской обители» Фабрицио в момент побега «словно ведет неведомая сила». Эта сила помогает ему преодолевать стены и пропасти.

А вот еще одна иллюстрация такого переливания божественной крови. Посейдон однажды решает приободрить ахейцев и, возникнув из моря, касается двух Аяксов своим жезлом, словно волшебной палочкой. И сразу же один из них признается другому:

И вот уже силы обоих Аяксов укреплены богами (химерическая идея об «усовершенствованном человеке», это техногенное надувательство нашего времени, возникла еще в глубокой древности). Однако благосклонность богов по отношению к избранным не нравится покинутым богами бедолагам.

В «Илиаде» не раз можно услышать и жалобы. Так, Менелай будет упрекать Гектора в принятии этого божественного допинга:

Это серьезный упрек. Можно ли называться героем, получая помощь богов?

Иногда боги не довольствуются одним эликсиром! Они принимают участие в битве, становятся частью реальности, проявляют себя поступком.

Мы говорим о чуде , когда Дева Мария вдруг является человеку в пиренейской пещере [55] Аллюзия на явление Девы Марии Бернадетте Субиру в пещере близ французского города Лурд. ? А у греков VIII века до нашей эры близость богов к человеку не была чем-то сверхъестественным – просто обитатели Олимпа спускались к своим марионеткам.

Тут какой-нибудь бог отклоняет летящую стрелу, там какая-нибудь богиня управляет траекторией полета копья; здесь Афина превращается в птицу, а вот она стоит на корме корабля Телемака. Афина же удерживает Ахиллеса, когда тот хочет расправиться с Агамемноном.

Аполлон обволакивает Гектора густым туманом, в котором четыре раза теряется копье Ахиллеса. Приам идет к Ахиллесу, ведомый Гермесом.

А иногда боги сражаются друг с другом, участвуют в общей куче-мале, подражая людям и тем самым показывая, что они тоже несовершенны и могут терять контроль над собой.

Боги настолько смешиваются с людьми, что иногда им приходится скрываться в облаке от человеческого взгляда. Чудесное в мифологическом мире вполне банально.

Одни принимают человеческий облик, как Посейдон в XIII песни «Илиады» – черты прорицателя. Другие предстают в божественном обличии, как Афина, касающаяся в I песни волос Ахиллеса. Конечно, не все замечают их появление, потому что «не всем нам боги открыто являются» («Одиссея», XVI, 160–161), как это подчеркивает Гомер, когда Афина является Одиссею, оставаясь неузнанной для Телемака.

Афина то гримируется под Деифоба и досаждает Гектору, то под Ментора и приободряет Телемака, то превращается в ласточку, как во дворце Одиссея. Это все она, совоокая богиня, владеющая тонким искусством преображения.

А что, если боги являются всего лишь переносом наших чувств, проявлением наших желаний или, как это говорится в научной терминологии, объективацией наших внутренних состояний в символическом присутствии?

Тогда эти психологические отражения дали бы свои имена целой палитре чувств: Афродитой называли бы соблазнение, Аресом называли бы гнев, Афиной – хитрость, Аполлоном – жажду войны. А когда Афина удерживает Ахиллеса от убийства Агамемнона, разве это не метафора внутренних сомнений? Эта теория о божественной персонификации наших чувств позднее послужила толчком для психоаналитической теории, которую Генри Миллер [56] Генри Миллер (1891–1980) – американский писатель. со свойственной ему нюансированностью называл «приложением древнегреческих мифов к гениталиям».

Так что, мы, люди, все-таки свободны или нами манипулируют?

Парки – это феи, что разматывают, прядут и обрывают нить судьбы, им послушны даже боги. Какой же свободой действий мы обладаем, если ход нашего существования заранее предопределен?

Гомер не дает нам ответа на этот вопрос.

Люди знают, что ими боги правят. Вот как Приам в начале «Илиады» утешает Елену:

Далее тот же Приам призывает своих воинов отдохнуть и бросает им:

Одиссей избегает чар Калипсо только потому, что этого желают боги.

В начале «Одиссеи» Зевс так обращается к собранию богов:

Возвращение Одиссея – это возвращение, разрешенное богами, а вовсе не победа героя над своей судьбой.

Все происходящее в жизни людей сводится к тому, что даровано им богами. Гектор пойдет дальше всех в этом подчинении судьбе. Прежде чем вступить в битву, он прощается с Андромахой, зная, что не увидит, как растет его сын, и говорит:

И что тогда? Мы так и обречены быть рабами сверхъестественных сил? Какое место отведено нашим собственным усилиям? Гомер отвечает на это словами Ахиллеса:

Значит, мы можем вырабатывать свою собственную стратегию! Значит, можно избежать этой фатальности! Значит, боги не так уж всесильны, раз античный человек мог заставить их пойти на уступки! «Умолимы и самые боги», – говорит Ахиллесу Феникс («Илиада», IX, 497), дабы убедить его вернуться в битву: