Клементина Бове - Ужель та самая Татьяна? [litres]

нет авантюр, интриг, нет приключений;

Изданья старые, гуашь и книжный клей —

Но я хочу, хочу туда скорей!

Горжусь собой, горжусь я перспективой

И знаю: будет жизнь моя счастливой

Средь книжных корешков…

Тебе ж хочу сказать:

Настанет день – мы встретимся опять

У Сены; приглашу тебя на ужин —

И выпьем, и съедим мы, сколько сдюжим…

С дружескими чувствами и до скорого

Татьяна.

Она с Лепренсом спит.

Вот всё, что понял он.

Да. Спит с Лепренсом

Какое по-американски идиотское извинение.

Так не могло случайно получиться,

Что оказались они там вдвоём,

Не отвечала мне, а тут и должность – ай как ловко

Нет

в задницу такая стажировка

С Лепренсом спит она, и в этом весь секрет

Татьяна

лишних слов не нужно было нет

О сколько написала их ненужных

Музей работа должность перспектива

Но признаёт, что поступила некрасиво

Он закусил губу качая головой

Что ж хорошо

Окей

но это выбор твой

Женщины могут спать с кем хотят

Но почему, не понимаю, почему она мне не скажет просто:

я сплю с Лепренсом?

Каким ты сам-то оказался дураком

Пошло бы всё к чертям я с ней едва знаком

Ну что ж да ладно нет так нет

Проклятье

я мудак

вот в чём секрет

Разумен

независим

одинок

Как сучку в ней не разглядеть я мог?!

Как же больно

И схватила за горло тоска, словно пёс;

Шатается, не в силах ни есть, ни пить;

А в душе горит лишь один вопрос:

Как смогла, как могла она так поступить?

Она спит с Лепренсом, ибо не снесла детской травмы – ведь их семью бросил отец;

Она спит с Лепренсом, ибо надеется на его помощь в карьерном продвижении;

Она спит с Лепренсом, ибо думает, что он сделает ей предложение о замужестве по всем правилам.

Она спит с Лепренсом и хочет от него детей.

Э-э, а кстати,

там, в том вагоне метро, она была со значком —

так и правда была беременна или тоже лгала?

В конце концов, остыв, он отказывается от неистовых поисков причинности.

Что, если она спит с Лепренсом просто потому, что любит его.

А

поче

му

бы

и нет.

Он ведь тоже имеет право.

Почему бы нет.

Допустим.

Он тоже имеет право коснуться её, – если она не против, – да, и если тебе не понравится жаркий поцелуй Лепренса, это ещё не значит, что он не понравится ей.

Допустим.

Допустим это, постаравшись забыть, что:

одна мысль о пальцах Лепренса, похожих на сигары,

И о его пергаментных губах, целующих её соски,

И о его болтающихся дряблых яйцах,

Для него хуже расстрела —

Допустим.

И вот, вооружившись благородным чувством покорности судьбе,

Он переходит в стадию ну и ладно. Оно и к лучшему.

Я особенно и влюблён-то не был,

И вообще всё это один гигантский ловкий обман

И, пользуясь этой мыслью так же, как ловкий каменщик – мастерком,

Возводит прямоугольную стену, каждый кирпичик в которой – самооправдание:

• в конце концов я не знаю даже кто она я и говорил-то с ней всего ничего и не вспомнил бы о ней не будь встречи тем утром

• у нас очень мало общих интересов не хочу тратить время на девчонку которая мне не нравится и даже не в моём вкусе я уж ей говорил это я должен был сто раз подумать прежде чем даже если я и не помню нет между нами так не пойдёт

Но даже самое простое умозаключение – мы зря погорячились – трепещет у него в руках, так и норовя вырваться, – объяснение скользкое, точно угорь:

Его подсказал разум.

А тело говорит: нет.

Поскольку

в реальности – и такого с ним ещё никогда не случалось – стоит ему только подумать о Татьяне, и он чувствует:

• что его кишки намотали на обледеневший стальной шест

• и невозможно впихнуть в рот никакую пищу

• и сон так и висит над кроватью будто бельё вывесили сушиться.

Вот она, подлинная реальность: в глотке жесть,

будто он наглотался гипса;

А как противно жужжит над ухом муха,

И желудок – не желудок,

а мешок со скорпионами.

Все это взаправду , и

Рушится твоя бумажная стена,

она насквозь фальшива,

она рушится от твоих возбуждённых придыханий,

стоит тебе лишь подумать о её обнаженном теле

и представить, как ты ласкаешь его руками

и как ваши губы сливаются в поцелуе.

Всё это видится так живо и так ясно —

Реальней и вообразить нельзя;

как будто бы злой посторонний демон

в тебя вселился, вскипятив всю кровь

и этот кипяток гоняя в теле

Насосом (крошечны его ручонки —

не руки: лапки, алы, как у птицы);

булавками утыкал он подушки

(чтоб ты ворочался, не мог заснуть ночами),

твой сон сложил он и убрал в комод

(а где ему ещё теперь есть место).

Вот зов реальности. Серьёзно:

что ж,

Её ты любишь.

Остальное – ложь.

Обо всём написал ей Евгений:

сколько мейлов и сообщений,

даже парочку писем почтовых.

и звонки, и записанный голос.

Бог ты мой

Неужто ещё есть лузер такой

Наговаривающий любовь на автоответчик?

Как низко мы пали с тобой

(Татьяна кажется мы пролетели мимо Почему бы

да, я тебя целую)

Ответа нет.

Лишь буквы мёртво смотрят вдаль.

Проходит время, остаётся лишь печаль.

И он надел свою печаль как капюшон,

И по широким улицам пошёл,

Печаль сера, кусается как шерсть,

Не оглядеться, вдаль не посмотреть,

Так дёргает за волосы, схватив за глотку,

Как некомфортно – боль, экзема иль щекотка,

А по ночам на столике ночном

Лежит печаль и говорит: «Уснём?»

Он на неё глядит, не может спать.

А утром снова ей:

Ты здесь опять?

Евгений, хоть в остервененье,

Но искушён в таких делах

И знает: дни печали сочтены,

Как и всего на свете. Капюшон

Сперва с краёв обтреплется немножко —

Кайма прорвётся, и полезут волоски, —

Хоть как реснички волоски тонки, —

Моль вечности догложет остальное,

И час пробьёт, и капюшон спадёт,

На улице иль дома, как придётся, —

Отрепья старые любви непережитой.

Но предпочёл бы он процесс ускорить,

потому что в этом капюшоне печали у него очень уж дурацкая рожа,

и он всё время говорит себе: что за чёрт, да ведь у меня с ней ни разу и не было, – так что же;

почему же эти тенёта держат его так крепко? О, поскорее, безымянные глодатели шелков, распускающие петли печали;

нельзя ли мне освободиться пораньше? а лучше прямо сейчас. Что вы за лентяи такие – мало того что так медленно работаете, так вашего прихода ещё и ждать нужно…