Йост Вондел - Трагедии

О дочери морей,
Безжалостные в жалости своей,
Куда от здешних мест
Несете хладный труп
Того, кто чистый огнь своей любви
Истратил, ринувшись в валы седые
Необозримой, варварской стихии?
Увы, покинуть Сест
Он принужден, на небеса взойти,
С невестою расставшись раньше срока, —
Нет, даже смерть — и та не столь жестока.

Голландия, размером с гулькин нос,
Есть лишь песка британского нанос,
Да та земля, что наши корабли
На мелководье днищем наскребли,
Да океаном выхаркнутый груз
Досок и щепок, устриц и медуз, —
Все, чем морская бездна погнушалась,
Голландцам во владение досталось.
Голландцы — раз у них теперь страна —
10 Взялись трудиться, словно бы спьяна,
Изрыли все вокруг и вкривь и вкось,
Местами продырявили насквозь,
Настроили домишки там и тут, —
И ласточки так тесно не живут, —
И, подружась с навозными жуками,
В вонючих норах жить решили сами.
Не грады, а ряды навозных куч
Голландцы воздвигают аж до туч
И зарывают основанье в грязь,
20 Куда вода пока не добралась,
И ярусы возводят Вавилона —
Не ввысь, а в направленье Альбиона.
Но Океан, хранитель древних прав,
Своим напором строй опор поправ,
Идет на них волною величаво,
Опровергая их "морское право".
У них потоп сегодня и всегда:
Не разберешь, где суша, где вода;
Не разберешь, ухи они хлебнули
30 Иль вместе с рыбой варятся в кастрюле, —
Недаром же у нежити морской
Слывут голландцы жирною треской,
Ученые — копченою; лещами
Мещане, а дворяне — судаками.
Природа, Нидерланды породив,
Швырнула их, как камешки, в пролив.
У них есть государство, как ни странно;
Поскольку и Орде нельзя без хана,
Поскольку у пигмеев правит тот,
40 Кто журавлю до гузки достает,
А у слепых кривой сидит на троне —
Постольку золотарь царит в затоне.
Не тот, кто знает правый путь вперед,
А тот, кто всех до нитки оберет;
Кто высосет до капли всех кругом,
Того зовут Опорой и Отцом.
Изобрели конторы и лопаты —
И землекопы вышли в магистраты,
Конторщики глядит тузами ник;
50 Все роют — но не выход, а тупик,
Или точнее — выгребную яму,
Весь край уподобляя Амстердаму.
Соединенью Штатов — общий сток
Воистину — единственный залог.
В такой стране, при этаком страданье.
Встает вопрос вероисповеданья:
Среди святых немало рыбаков,
А разве сброд голландский не таков?
К тому же и прилив, и наводненье
60 Похожи на повторное крещенье,
Хоть окунь не настолько голосист,
Чтоб вышел из него евангелист.
Пусть вера — госпожа не из монашек,
Но ей рожать не свойственно двойняшек,
А вера нидерландская — блудит
И выродков десятками плодит.
Воздвиглась Вера аркою небесной,
Восток и Запад слив дугой чудесной,
Но там, над Амстердамом, раскрошилась —
70 И каждый взял, что под ноги свалилось.
Язычники, евреи, мусульмане
Забултыхались в тамошней лохани,
В той банке веру принято менять,
В том банке всем менялам благодать;
Зовем свою религию единой,
А там единство стоит шиш с полтиной.
А где у них столица? Да нигде!
В Гааге, то есть черт-те знает где.
В деревне! Собираешься в Гаагу,
80 Бери с собой мотыгу, а не шпагу!
А как у них насчет военной славы?
В последний раз прославились батавы
В сраженье с Римом. А в который год?
С тех пор минуло тысяча шестьсот.
Русалки — вот чем славен Амстердам.
Им курят и во храмах фимиам.
И воздают на перекрестках честь.
Русалок в Амстердаме не исчесть.
Повсюду, от зари и до зари,
90 Открыт гулякам доступ в алтари,
И если грянет где-нибудь хвала,
То это славят тучные тела.
А что за балаган простонародью,
Когда приволокло по мелководью
Корабль голландский малою волной!
Идет, шатаясь, Геркулес пивной,
Идут его похабные матросы, —
Раздавшиеся в ширину колоссы, —
От головы до пят испещрены
100 Картинками родимой стороны
(Ножом рисуют спьяну друг на дружке).
Но если так кончаются пирушки,
То догадайтесь, как себя ведет
В открытом море нидерландский флот.
Он не спешит на помощь христианам
И не стремится к чужедальним странам
За золотым песком. Да что там! Он
Тебе не салютует, Альбион.
Он взбунтовался — хоть представить трудно,
110 Что восстает на боевое судно
Его же шлюпка. Нет, гнилой баркас,
Сам по себе тонувший — и не раз!
Не в этом ли "Закон войны и мира"?
Их адмирал, пьянчуга и задира,
Готовя грог, засыпал порох в ром —
А ну, как мы возьмем, да подожжем?
Пренебрегли Содружеством коварно?
А ну, как мы не будем благодарны?
Из сыра изготовили картечь —
120 И о войне заводят с нами речь,
Грозят нам колбасой, как пистолетом. —
Да воды расхохочутся вослед им!
Оно, пожалуй, и от них напасть:
Когда на берег выбросило снасть,
То можно наступить — и ушибиться.
Таков их авангард. А флот томится,
Зажатый льдом, среди родных болот,
Покуда наш крепчает и растет —
И лишь погоды ждет благоприятной,
130 Чтоб указать голландцам путь обратный.
Британцам рябь морская не страшна —
Их плаванью способствует она,
К тому ж волненье очищает воду —
Все, что прогнило, тонет в непогоду, —
Но каждый год выходит на простер
Венчаться с морем гордый "Бакентор",
Сразиться, как младой Геракл, готовый
С провинций гидрою семиголовой.
Их черепаху панцирь не спасет,
140 Сожжен или потоплен будет флот,
И дальше, чередом неотвратимым,
Их Карфаген разрушен будет Римом,
Коль наш не заупрямится Сенат,
Когда они о мире заскулят.
Отчаянье пропало, страх исчез,
Сильны мы силой моря и небес;
С врагом суровы и честны друг с другом,
Победы ожидаем по заслугам.
Державный твой трезубец, Посейдон, —
150 Дин, Монк и Блейк — над морем занесен,
С небес глядит Юпитер благосклонно, —
И только в преисподней чтут Плутона.