Наталья Тимофеева - Холсты

Нас жизнь замкнула в свой незримый хоровод,
По разным городам и весям разбросала,
По-разному для всех теперь она течёт,
И, встретив как-нибудь, я вряд ли б вас узнала.

Но не забыть вовек любовного тепла,
И писем дорогих ещё храню страницы,
Ни разу никому из вас не солгала,
Так пусть в моей душе минувшее продлится.

В восторженном раю моих прекрасных дум
Под шелест ветерка в берёзовых вершинах
Проносятся, роясь, всплывая наобум,
Из прошлого слова моих ушедших милых…

То ли гластится, то ли снится мне,
Стала ты моей райской птицею.

В этом городе, в этой нежити
Я отведал вдруг твоей нежности.

Как мне быть теперь, чем залечится
Сердце, что во мне бьётся-мечется,

Что отравлено этим городом…
Ах, не стать бы мне чёрным вороном!

Не родная мне, не советчица,
Перед Богом ты не ответчица.

Прибежать к тебе, в ноги кинуться, —
Не могу никак с места двинуться!

И не пленница и не данница,
За судьбу мою не печальница…

Не невестою, не подругою,
Посули мне стать белой вьюгою.

Как мне быть теперь, чем залечится
Сердце, что во мне бьётся-мечется,

Что отравлено этим городом…
Ах, не стать бы мне чёрным вороном!

Я не затеряна и не заброшена,
Я не за далями, не за порошами,
Я рядом — рядышком,
Как мышка в варежке.

Но ты найди меня, я жду доверчиво,
Ведь сердце девичье весьма изменчиво.
Давно, мне кажется,
Пора отважиться.

С тобою сядем мы однажды в лодочку,
Я буду в пёстренькой любимой кофточке.
Против течения
Начнём движение.

Куда пристанем мы, там и окажемся,
Забудем прошлое с досадной тяжестью,
И в нашей повести
Не будет горести.

Растрепохи — вороны невестятся,
Стайка дятлов облапила клён,
И синица — весенняя вестница
Подняла по округе трезвон.

Где-то брешут собаки отчаянно,
Суматошно кочуют ветра,
И влюбиться охота нечаянно,
Особливо в субботу с утра.

Чтобы молодец с твёрдою поступью
И улыбкой в синющих глазах
Говорил мне нелепые россказни
И носил, и носил на руках!

Прижимал меня к сердцу неистово,
И кружилась под нами земля,
Ну, а я обвила б его искренне,
Словно свитая в кольца змея.

Ни вздохнуть не давала б ни выдохнуть,
Чтобы к новой весне, может быть,
От меня ему соколом выпорхнуть,
Мне — змеёнышей новых родить!

Не думай, что поймал синицу,
Меня в руках не удержать.
Я и монашка и блудница,
Со мной напасть и благодать.

Чего ты ждёшь от нашей встречи?
Мой взгляд лукав, а норов крут.
Попробуй, обними за плечи,
Забудешь, как тебя зовут!

В моей покорности — засада,
А в своеволии — печаль,
В моих объятиях — отрада,
И мне тебя не будет жаль

Покинуть, выбравшись из плена
Дрожащих, ненасытных губ, —
Растаю, как морская пена,
Коль сердцу ты не будешь люб.

Но берегись, зажегши пламя
В моей душе! Пощады нет,
Коль стану данницей, ведь дани
Роскошнее не знает свет!

Я заморочу, словно морок,
Душистым хмелем обовью.
Того, кто станет сердцу дорог,
За девять жизней отлюблю!

Не рвите тишину многоголосьем струн,
Гитарные рассерженные недра!
Мне освещают ночь сегодня девять лун,
И гонят прочь тоску четыре ветра.

Коль путь лежит далёк в чужую сторону,
Не выплачешь разлук из глаз усталых.
А пальцы ловят вновь совсем не ту струну, —
Науки расставания им мало.

Рассыплется мираж на тысячи огней,
Песок взметнёт бархан над временами…
Не говорите мне, мол, всё, как у людей,
Я волю выпью жадными глотками.

Меня зовут к себе, курлыча, журавли,
Меня манит в дорогу непогода,
Я ото всех бегу, когда вот тут болит,
Меня не держат день и время года.

Не нравится мой пыл и правильная речь,
Так и подите, полно вам стараться!
А мне и так пора на эту землю лечь,
Мне с нею невозможно обознаться!

Прижму её к себе, — она сладка, как жизнь,
Она горька, как хлеб, и в одночасье
Я с нею улечу в космическую высь,
Где мне дано познать иное счастье.

Не рвите тишину многоголосьем струн,
Гитарные рассерженные недра!
Мне освещают ночь сегодня девять лун,
И гонят прочь тоску четыре ветра.

А на погосте шалый ветер
Гуляет в кронах старых лип
И в серебристых листьях ветел.
Стволов засохших слышен скрип,
Цветы последние печалью
Окрасили воскресный день,
И неба голубой эмалью
Им любоваться нынче лень, —
Они головки клонят долу,
Белы от инея. Оград
Могильных чёрный, невесёлый,
Неровный выступает ряд.
Промеж холмов брожу бесцельно,
Смотрю на лица и кресты…
Последней песней колыбельной
Их тешит ветер с высоты.
Из тягомоты утра сонной
Восходят стрелки, не спеша,
Томится в плаче похоронном
Моя бессмертная душа.
Но где, как не у стен погоста
Грустить о жизни, налитой
Безумьем человечьим вдосталь
И к деньгам жаждою пустой?
Я дома выпью рюмку водки
И помяну моих друзей,
Чей путь закончился короткий.
Не знаю я судьбы своей,
Но лишь скучаю бесконечно
По тем, кто были мне близки.
Глупцы считают — время лечит,
Нет, время — в прошлое мостки.
Здесь, на погосте, шалый ветер
Гуляет в кронах старых лип…

Синим бисером сыплется звон колокольный
Вновь отлитых, сияющих колоколов,
Он какой-то игрушечный, даже фривольный,
Но его покрывает, спокойно-суров
И торжественно-долог, как русская песня,
Как натруженный голос, как главный распев,
Бас малиново-медный, плывущий, чудесный…
Гулок, словно набат, его пламенный зев.
А на стыке времён расплескали фонтаны,
Мозаично-картинны, безвкусно-вольны,
Свои струи журчанием солнечно-пьяным
На дворе монастырском у древней стены.
Там палаты надстроены, словно заплатой
Залепили величие прежних красот,
И у матушки есть теперь тоже зарплата,
И она будто лебедь на «мазде» плывёт.
А глаза у монахинь удушливо-вязки,
Осуждающе резко звучат голоса,
Не к лицу им апостольник, чёрный подрясник,
И совсем не зовут присмиреть небеса.
Мы покинули двор, не вкусивши блаженства,
И свечи дорогой не пославши в алтарь, —
Нас не смог впечатлить новодел «совершенством»,
Было очень обидно и времени жаль.
Вновь пришло ощутимое чувство утраты,
Словно к нам в алтари пробрались чужаки,
Для кого они просто не могут быть святы,
Вот торговлишкой здесь заниматься с руки.
У ворот эта чёрная кукла — девчонка, —
Исподлобья глаза, взгляд потухший и злой.
Вслед худою, как ветка, махнула ручонкой…
Мы с большим облегченьем вернулись домой…