Александр Галич - Стихотворения и поэмы

А загнанных лошадей пристреливают,
А загнанных лошадей пристреливают,
В сторонке там за деревьями,
где кровью земля просолена,
А загнанных лошадей пристреливают,
А загнанных лошадей пристреливают,
Хотя бы просто из жалости.
А жалеть-то еще позволено?

Вас, как прежде, восторженно хвалят газетчики:
То статья, то цветное московское фото.
Как прекрасны глаза ваши, губы и плечики,
Мисс Фонда!

И досужая публика жадно и тупенько
Будет в снимках выискивать тайное, личное,
А с носилок девчоночья падает туфелька.
Ничего, что одна — ведь другая-то лишняя.

А загнанных лошадей пристреливают,
А загнанных лошадей пристреливают,
В сторонке там за деревьями,
где кровью земля просолена,
А загнанных лошадей пристреливают,
А загнанных лошадей пристреливают,
Хотя бы просто из жалости.
А жалеть-то еще позволено?

Дальнобойные бахают слитно и сытно,
Топят лодки на помощь спешащего флота.
Неужели же вам хоть немножко не стыдно,
Мисс Фонда?

Нынче, вроде, не в моде алмазы и золото:
В магазине любом выбирайте свободно.
Нынче носят бижу из серпа и из молота.
Хоть не очень красиво, но дьявольски модно!

А загнанных лошадей пристреливают,
А загнанных лошадей пристреливают,
В сторонке там за деревьями, где кровью земля просолена,
А загнанных лошадей пристреливают,
А загнанных лошадей пристреливают,
Хотя бы просто из жалости.
А жалеть-то еще позволено?

Что ж, не будем корить вероломную моду.
Лишь одно постараемся помнить всегда:
Красный цвет означает не только свободу,
Красный цвет иногда еще — краска стыда!
Да, да!

Говорят, пошло с Калиты,
А уж дале — из рода в род.
То ли я сопру, то ли ты,
Но один, как часы, сопрет!
То ли ты сопрешь, то ли я,
То ли оба мы на щите…
С Калиты идет колея —
Все воры — и все в нищете!
И псари воры, и князья,
Не за корысть воры, за злость!
Без присмотра на миг нельзя
Ни корону бросать, ни гвоздь!..

Уж такие мы удались,
Хоть всю жизнь живем на гроши.
А который спер — тот делись,
Тут как тут стоят кореши!..
И под скучный скулеж дележа
У подъездов, дверей, оград,
Вдоль по всей Руси сторожа,
Всё сидят сторожа — сторожат!

Ударение, ударение,
Будь для слова, как удобрение.
Будь рудою из слова добытой,
Чтоб свобода не стала Свободой.

Там, в заоблачной стране,
Мир и тишина,
Там, часами на стене,
На небе луна.
Проплывет прозрачный звон,
Прогудят басы:
Знай, что это первый сон
Пробили часы.

Побледнеет небосклон,
Побледнеет небосклон,
Побледнеет небосклон,
Разойдется мгла…
Первый сон, последний сон…
Вот и ночь прошла!

Жизнь без горя, без удач,
Счастье на гроши,
Если вдруг раздастся плач —
Плачут малыши…
Мир чудес и мир тревог
Где-то там, внизу.
Ну а нам поможет Бог
Переждать грозу.

Вот звенит прощальный звон,
Вот звенит прощальный звон,
Вот звенит прощальный звон,
Бьют колокола…
Первый сон, последний сон…
Так и жизнь прошла!

Словно слезы, по стеклу этот дождь.
Словно птица, ветка бьется в окно.
Я войду к тебе, непрошеный гость,
Как когда-то — это было давно.

Закружатся на часах стрелки вспять,
Остановится все время навек.
«Ты не спишь еще, — спрошу я опять, —
Мой единственный родной человек?»

Пусть не кажется тебе это сном,
И в стекло не ветка бьется, а я.
Осторожно оглядись — за окном
Ты увидишь, как бредет тень моя.

Играет ветер пеною
На Сене, на реке,
А я над этой Сеною,
Над этой самой Сеною,
Сижу себе над Сеною
С газетою в руке.

Ах, до чего ж фантазирует
Эта газета буйно,
Ах, до чего же охотно
На все напускает дым,
И если на клетке слона
Вы увидите надпись «Буйвол»,
Не верьте, друзья, пожалуйста,
Не верьте, друзья, пожалуйста,
Не верьте, очень прошу вас,
Не верьте глазам своим!

За чужую печаль
И за чье-то незваное детство
Нам воздастся огнем и мечом
И позором вранья,
Возвращается боль,
Потому что ей некуда деться,
Возвращается вечером ветер
На круги своя.

Мы со сцены ушли,
Но еще продолжается действо,
Наши роли суфлер дочитает,
Ухмылку тая,
Возвращается вечером ветер
На круги своя,
Возвращается боль,
Потому что ей некуда деться.

Мы проспали беду,
Промотали чужое наследство,
Жизнь подходит к концу,
И опять начинается детство,
Пахнет мокрой травой
И махорочным дымом жилья,
Продолжается детство без нас,
Продолжается детство,
Продолжается боль,
Потому что ей некуда деться,
Возвращается вечером ветер
На круги своя.

Это правда, это правда, это правда,
Это было, и боюсь, что будет завтра,
Может завтра, может даже скорее,
Ой, так не шейте ж вы ливреи, евреи!

Говорят, что где-то есть острова,
Где растет на берегу трын-трава
И от хворости, и от подлости,
И от горести, и от гордости.
Вот какие есть на свете острова.

Говорят, что где-то есть острова,
Где с похмелья не болит голова,
А сколько есть вина, пей все без просыпу,
А после по морю ходи, как посуху!
Вот какие есть на свете острова!

Говорят, что где-то есть острова,
Где четыре навсегда — дважды два.
Ищи хоть сотни, нет решенья лучшего,
Четыре — дважды два, как ни выкручивай.
Вот какие есть на свете острова.

Говорят, что где-то есть острова,
Где неправда не бывает права,
Где не от лености и не от бедности
И нет и не было черты оседлости.
Вот какие я придумал острова.

Той лютой порой, (той неверной)
В тени разведенных мостов
Моталась она по Шпалерной,
Ходила она у «Крестов».

Ей в тягость… Да нет, ей не в тягость!
Привычно, как росчерк пера.
Вот если бы только не август,
Не чертова эта пора.