Дун Си - Слова, упавшие в воду. Современная поэзия Гуанси [антология]

Ты подобна хлопку, рису, батату и сое,
произрастаешь из земли,
даже вдыхаемый тобой воздух густо пахнет землёй,
улыбка твоя подобна крошечным цветам сурепки.

Я люблю тебя, люблю грязь и глину у тебя под ногами,
поэтому я не стану вытаскивать тебя из глины
и, отмыв её, громко восхвалять тебя:
«Как чиста моя мать!»

У вас поблизости нет свободного домика? Точь-в-точь,
как у вас, скорлупки, чем прочнее, тем лучше,
я хочу снять дом,
чтобы оставить там душу, пусть вода её омоет, отбелит, увлажнит,
пусть песок и глина укроют и успокоят её,
и скоро в сердце вырастет нежная травка и мелкие цветочки.

Хочу быть вашей соседкой, хочу перешёптываться с вами через стену,
говорить друг другу «добрый вечер», «добрый день»,
«доброе утро» и спокойно засыпать,
иногда храпеть, иногда бормотать во сне.

Как прекрасно в безопасном домике —
можно беззаботно мечтать днями и ночами.
Можно смотреть, высунувшись, как собираются и рассеиваются облака.

Они убеждали меня изо всех сил,
что это марево на самом деле — туман,
я же нащупала влажный мох
и соскользнула с поваленного дерева.
Внизу оказалась затопленная грязью деревушка
с узкими улочками, там были плетни, тутовые деревья, папайи,
одинокая лошадь,
крестьянка разбрасывала курам рис,
она подняла голову и заметила меня,
но тут же безразлично её опустила,
словно меня и не было.

Было объявлено, что мы наконец прибыли в Пекин.
Я вспомнила про Великую стену, но не смогла найти
выход с рынка старья,
телефонный номер, который я знаю наизусть, отказался
отвечать на звонки с четырёх телефонов,
никак не получалось дозвониться.

Мы поехали в Пекин,
где накрапывал мелкий дождик
и плиты мостовой блестели от влаги,
когда меня окликнул знакомый голос, —
оглянувшись, я увидела только клубящийся туман.

Я заметила, что глаза хряка вдруг закатились,
мне показалось, что это выражение чувства
благодарности или иного, мне непонятного, чувства,
но мне хотелось дать ему понять, что благодарить не за что.
Чуть погодя я заметила, что шаг его стал неровным,
передние ноги подкосились,
голова стала раскачиваться вправо и влево,
мне всё ещё казалось, что таким способом свинья
выражает благодарность,
и я восхитилась этим хряком, более вежливым, чем некоторые люди!
Потом я наблюдала, как изо рта у него пошла пена,
в агонии он опрокинулся на землю,
из ноздрей вырывался неестественный хрип,
тут вдруг я поняла, что лепешка клейкого риса,
только что брошенная мной в свиной загон,
застряла у хряка в глотке.

Чжан Третий — вегетарианец,
корова — также,
лошадь — также,
овца — также,
свинья иногда также.

Ли Четвертый ест мясо,
волк — также,
тигр — также,
лисица — также,
собака в большинстве случаев также.

Улитка носит свой домик на себе,
Хуан Пятый — также,
Чэнь Шестой — также,
Чжан Седьмой — также,
Чжоу Восьмой — также.

Птицы умеют петь,
свиньи — хрюкать,
собаки — лаять,
львы и тигры умеют рычать,
все эти звуки Бай Девятый и Хэй Десятый,
а также все остальные люди умеют издавать.

Душа твоя скитается день за днём
в поисках тела,
что посещает разные места,
не постигая, ради чего оно доселе живо.
Лишь появляется свободное время,
ты сразу погружаешься в Интернет,
заменяя обед играми,
события светской хроники ты помнишь лучше,
чем дни рождения своих домашних.
Что особенно важно,
со временем нарастает твоя робость,
ты стремишься двигаться вперёд,
но не получил образования,
ты идёшь на собрание, но не решаешься выразить
своё подлинное мнение.
Пока ты — часть народа, у тебя нет друзей,
когда ты становишься руководителем,
то не в силах обрести
радости в достойном поведении,
ты жаждешь почестей,
но с головы до пят покрыт позором.
Ты не любишь поддерживать полезные знакомства,
однако всегда наготове
твоя заискивающая улыбка.
Из твоего словаря постепенно стёрлись
некоторые слова,
например — «искренность», «прямота»,
например — «гнев», «неприятие».
Наконец ты стал знаменит в своей области,
занял колонки в газетах,
раньше другие представляли тебя,
ныне ты
представительствуешь за людей.
Ты обретаешь зрелость, уверенность,
становишься неуловимым,
привыкаешь к тому, что громят уличные лотки,
с улыбкой выслушиваешь жалобы
на злоупотребления чиновников.
Ты смотришь, но не видишь,
как по бросовой цене распродают землю,
о принудительном сносе жилых зданий
ты просто молчишь.
Наконец-то осознал,
почему тебе нравится литература,
но поэзия отринула тебя.
Ты утверждаешь, что любишь жизнь,
однако истина тебя не приняла.
Да, ты написал несколько книг,
но не можешь называться писателем.
На скромные сбережения
не купишь чувство полноты жизни посреди ночи.
Теперь я хочу спросить только об одном:
сколько нужно времени,
чтобы ты, как в былые годы,
стал безрассуден и бесстрашен,
сколько требуется отваги,
чтобы ты, не сомневаясь,
объявил всему миру:
«Я — настоящий Лю Чунь»?

Позвольте мне быть робким человеком,
не обвинять, не оправдываться, не взывать всенародно,
не глядеть косо, не брататься с толпою,
оставить ненависть из-за любви,
позвольте мне снова и снова понижать
высоту моего лба над уровнем моря.
Позвольте мне стать эгоистичным
с чуть заискивающей улыбкой на лице.
Кто-то гулял в парке, а к горлу ему приставили нож,
кто-то вышел пройтись после ужина,
а у него отобрали кошелек,
кто-то ночи напролёт работает сверхурочно,
отдавая своё здоровье хозяину.
Увидев всё это, я отверну голову,
Позвольте мне быть равнодушным.
Робкие, как спрятавшиеся кошки, люди,
которых забивают посреди улицы,
люди, вызванные в суд, но после разбора отпущенные,
люди, которых увозят из дома, и они исчезают навсегда, —
я видел всё это, однако смолчал.
Позвольте мне стать забывчивым.
Когда-то начальники настаивали, чтобы я
отправился учиться, однако родные
чрезмерно опекали меня.
Меня обличают друзья, от моего имени
говорят другие люди,
я сам запрятал собственные сердце, лёгкие и печёнку,
так в начале осени земля скрывает
в глубинах малые реки.
Сейчас мать хлопочет на кухне,
отец заходится кашлем,
жена пересчитывает скудное жалование,
дети играют на полу.
В силах ли я ещё спокойно писать,
могу ли продолжать говорить…
Позвольте мне в темноте хранить молчание,
как оболочке пустоты.