Владимир Гальской - Путь усталости

II
Тачанки вязли в жирный чернозём,
Быстрее таял снег от тёплой крови,
Вы отступали, хмуро сдвинув брови,
Архистратиг поля крестил мечом.
И доблести немеркнущий орёл,
Варяг, с лицом классической медали,
В туманные, волнующие дали
Святых фанатиков и проходимцев вёл.
И расплескалась Русь по большакам,
Изрезавшим весенние просторы,
И поползла на Перекоп, на горы,
Навстречу чуждым, тяжким облакам.
И вот под небом солнечной Тавриды
И там, где Рим Овидий вспоминал,
Двуострый меч бесстрастной Немезиды
На непокорных головы упал.
И, чувствуя, что есть чем поживиться
И свежей падалью наполнить рты,
Союзники, как траурные птицы,
Слетались стаей в русские порты.
Розоволикий бритт иль смуглый галл,
Глотая дым морской короткой трубки,
С презрением обозревал
Российский хаос с капитанской рубки.
Грузились. Наполняли пароход.
И трюмная зловонная утроба
Смыкалась, как холодный свод
Свинцового запаянного гроба.

III
Босфор и Золотой поблекший Рог
У мраморных лохмотьев Цареграда
Увидела Российская Армада,
Переплывая Запада порог.
Толпились тесно призраки судов,
Метался флаг шафранный карантина,
Как милости от господина,
У англичан вымаливали кров.
И получили. Скудный городок,
Когда-то брошенный жестоким Богом,
На берегу, бесплодном и убогом,
Продолжил обречённой жизни срок.
Вы стойко ждали возвращенья час,
Но достигая смертного предела,
Там армия разбитая мертвела,
А вас сжигавший пламень тихо гас.
О вашей участи судить не нам.
Вы кровью заслужили лучшей доли.
Когда-нибудь о Голом Поле
Споёт певец грядущим племенам.
Но гордой смерти миг не оборвал
Нелепый бред изменников и воров,
Из Родины горчайшего позора
Себе создать хотевших капитал.
И прошлого тревожа мирный прах,
Российского изгнания витии
Уже делили области России,
О назначеньях споря и чинах.
Из честных рук доверчивых солдат
Вы дали им своей России тело,
Вы не могли понять, что ваше дело
Они опошлят, но не воскресят.

IV
Не проклинайте ж нас, отцы и деды,
Мы ваша плоть и кровь, но мы не вы.
Мы не горели в чаянье победы
И не теряли в бегстве головы.
Мы тоже помним, но иная память
Растёт и ширится в живых сердцах.
Она горит и ширится, как пламя,
И сыплет ранний пепел на висках.
Мы всюду лишние. Нам всё чужое:
Готический торжественный собор,
И небо юга слишком голубое,
И Запада величье и позор.
И в этом мире затхло-изобильном
Мы никогда покоя не найдём,
Пока не мстителем, а блудным сыном
Войдём опять в опустошённый дом.
Тогда из хаоса разъединенья
Согласно русская польётся речь,
Вновь процветут заглохшие селенья
И в мирный серп перекуётся меч.
Мы не хотим России вахт-парадов,
Колонных зал, мундиров, эполет,
Нам падшего величия не надо,
Но вне Руси нам места в мире нет.

О невозможном, о несовершимом,
О неуклюжем, безрадостном теле…
Надо забыть, что тобою любимым
Мог бы я быть наяву, в самом деле…

Как безнадежно сгибаю колени,
Платье, как ризу иконы целуя,
Жалок в моем запоздалом моленьи,
Но невозможно поверить в другую.

Звуки полнятся звоном металла,
Строки четко слагаются в строфы.
Ничего, что на западе встала
Безобразная тень катастрофы.
Ничего, что над нами летают,
Посыпая огнем, самолеты,
Алюминьево-блесткие стаи
Моему не мешают полету.
Не нижи на примеры примеры,
Не вернуть тебе вспять водопада,
Не убить моей огненной веры —
Мне, как воздуха, родины надо.
Мой философ спокойный и строгий
Мне к твоим не добраться высотам,
Все пути туда слишком пологи,
Мне же любы и срывы и взметы.
Не тяни мне спасения руки,
Объяснять не старайся причины,
Я души моей лучшие звуки
Слил для родины в гимне едином.
Не умею я спорить спокойно,
Спор грядущим решить поколеньям:
Прав ли ты в своей логике стройной,
Или я в вдохновенном прозреньи.

Безобразной, измятой гирляндой
В небе виснет чугунный балкон,
Нежно пахнет старинной лавандой
Под ногами разбитый флакон.

Символ в нем и нелепая шутка, —
Сердце Вены в осколках лежит.
Ветер в пляске стремительно жуткой
Снег стеклянный метет и кружит.

На прозрачных зеленых сугробах
Разметал серебро лунный свет,
Так на крышке дешевого гроба
Погребальный мерцает глазет.

Смертным воплем завыла сирена
Над собраньем амуров и нимф,
И беспомощно пышная Вена
Превращается в призрачный миф.

Мишура с древних стен облетела,
Старомодный, тяжелый наряд.
Кирпичи, как немытое тело,
Из лохмотьев фасадов глядят.

Запыленный орел Арсенала
Всхолил перья израненных крыл,
В грозных клювах шевелятся жала,
В горле клекот предсмертный застыл.

Элегантность поправшие Вены,
Заменившие ситцем атлас,
Из разбитых витрин манекены
Ширят дыры невидящих глаз.

У ступеней чугунного трона,
Сонмом призраков славных времен,
Собрались генералы Лаудона
Защитить Венценосицы сон.

Все непрочно здесь. Хрупко и бренно,
Декорация, карточный дом.
Этим жалким умученным стенам
Мне ли петь похоронный псалом.

Где вы, бюргеры царственной Вены?
Вы суровым бойцам не под стать,
Что за город дрались как гиены,
Отбивая турецкую рать.

Вы украсили кольцами пальцы,
Ваши мысли погрязли в мирском,
Вы привыкли веселые вальсы
Запивать кисловатым вином.

И в сверкающем блеске кофейни,
Счет теряя бессонным ночам,
Под беспечное венское пенье
Белокурых разглядывать дам.

Стоном полните трубы органов,
Жгите свечи в притворах церквей,
Пойте грозному Богу осанны,
О пощаде молите, скорей!

Этот город не смеет погибнуть,
Этот город не ваш и не мой.
Нам подобных ему не воздвигнуть,
Он минувшего сторож немой.

Помнит он и святых и тиранов
И костров инквизиции гарь.
Умер здесь на руках ветеранов
Марк Аврелий философ и царь.

И сюда свой клокочущий гений,
Беспокойного духа пожар,
Оскорбленный Версалем Евгений
Нес австрийскому кесарю в дар.

Здесь когда-то угрюмый строитель
И бессмертный ваятель Пильграм,
Созидая Стефана обитель,
Спели каменный гимн небесам.