Евгений Кискевич - Ноктюрн душе

Военные 1941–1945 годы в оккупированном немцами Белграде для русской эмиграции были полны моральных и материальных испытаний. Разразившаяся в Сербии гражданская война, диверсии и скверное отношение партизан-коммунистов к русским «белогвардейцам», увольнение русских с государственной службы — многих принуждали покинуть свои насиженные места и бежать в Белград, где при «Русском доме им. Императора Николая II» существовала какая-никакая защита, действовала русская столовая. Белград был изолирован от хлебородных районов и жители столицы жили впроголодь.

Лишившись государственной службы, Евгений Михайлович жил на средства от продажи чего-то — знавшие его люди не дают однозначных ответов.

Л. Алексеева припоминала: «Он бывал изредка и у нас в доме (в семье полковника Алексея Викторовича Девель. — А.А.) — занимался продажей чего-то, чуть ли не галстуков, уже в военное время. Чем-то надо было поэту подрабатывать» [29] Там же. .

У русского поэта белградского круга Владимира Львовича Гальского (1908–1961) есть стихотворение, вероятно, написанное в военные годы:

ЕВГЕНИЮ КИСКЕВИЧУ [30] Владимир Гальской. Путь усталости. Вологда, 1992. С. 94–95.

А вот каким странный жилец на мансарде запомнился пяти-шестилетнему мальчику. Житель Голландии, Иоанн Николаевич Качаки, доктор медицинских наук на пенсии, вспоминает:

Я его помню как невзрачного, застенчивого человека, всегда в черном пальто с шляпой. Был ли он горбатым или нет — не уверен, но почему-то мы, немилосердные дети, его дразнили: «Горбун, горбун…». Он всегда старался незаметно войти в длинный коридор дома и пробежать к лифту, который вез его на мансарду (6-й этаж, считая по-русски), где он снимал крошечную кухоньку у русской семьи, чью фамилию я забыл.

После сентября 1944 г., когда наш дом почти опустел (большинство жителей, 25-ти квартир дома, владельцем которого был профессор Александр Белич, были русские беженцы), и хозяева его квартиры эвакуировались в «немецкой эвакуации» в Германию, — он почему-то остался.

По взятии Белграда красными, Кискевич исчез. Белич сдал ту квартиру одной моей дальней родственнице, но кухня оказалась запечатанной сургучными печатями «ОЗНЫ» [31] ОЗНА (Одельенье заштите народа) — первоначальное название Управления государственной безопасности (УДБА) социалистического периода Югославии. . Некоторое время спустя, родственнице удалось получить разрешение новых властей (через хозяина дома и его делопроизводителя, русского адвоката Владимира Чернышевского, который тоже почему-то не убежал), открыть кухню и вселиться в нее, так как «Кискевич больше не вернется». Я присутствовал этому и помню эту комнатку (т. е. бывшую кухню). Она была вероятно 3,5 м на 2,5 м. В ней была маленькая кровать, столик с книгами и полка над ним, тоже завалена книгам и бумагами, которые были все разбросаны по полу и кровати, вешалка на стене, с какой-то одеждой, и открытый шкафчик. То, что меня поразило, был бюст Гитлера и «Mein Kampf» на столе!

Что со всем этим произошло затем, не знаю, т. к. меня сразу выпихнули оттуда и отправили домой. Я вообще не соображал, кем был этот «горбун» и куда он делся. В конце 1944 — начале 1945 г. наш жилой дом, опустевший на 80 %, наполнился новыми жильцами и никто о Кискевиче не говорил, а большинство и не знало ничего о нем.

Только когда я, почти пол века спустя, начал работать над библиографией русских беженцев [32] Jован Качаки. Руске избеглице у Кральевини СХС/ Jугославиjи: Библиографjа радова 1920–1944. Покушаj реконструкциje. Друго, допуньено и прeраheнo издание. Београд, 2003. , я смутно вспомнил, что фамилия «Кискевич» мне откуда-то известна и начал соображать, что он был тем самым «горбуном». Это подтвердилось, когда я в Историческом архиве Белграда увидел регистрационную карточку Кискевича с его именем, отчеством и адресом: Франкопанова, № 30 [33] В период социалистической Югославии улица была переименована в ул. Генерала Жданова; ныне — ул. Ресавска. . <���…> Кискевич всё-таки не мог быть таким идиотом, чтобы при приходе красных сохранить бюст Гитлера и его книгу! Может быть, они и не принадлежали ему, а хозяевам опустевшей квартиры, и он их забрал себе? Но беречь их он никак не мог. Предполагаю, что их Кискевичу кто-то подбросил и доложил ОЗНЕ о нем. Кто? <���…> Самый вероятный кандидат: Федор Лепехин, первый сосед квартиры, в которой жил Кискевич. У Лепехина с супругой были большой книжный магазин с издательством и библиотека («Книжный мир», Франкопанова, 32), в доме возле нашего. Дедушка и бабушка мне говорили, что Лепехин был эсером. Всё время германской оккупации его никто не трогал, магазин и библиотека работали; и во время красной оккупации магазин работал, до 1949 г. Его даже не отняли во время национализации 1947 г. Но, в 1949 г. Лепехина арестовали, судили за шпионаж в пользу СССР. Он отсидел несколько лет и его с супругой выслали из Югославии. За что ему было пакостить Кискевичу? Вероятно, из-за политики. Бог знает, у них может были какие-то счеты, еще с времен Гражданской войны. <���…> Кискевич не был аполитичным и вполне возможно, что между ним и четой Лепехиных владела ненависть и вражда.

Мне хотелось снова просмотреть регистрационную карточку Кискевича — в целях узнать фамилию его хозяев. Также, хотелось взглянуть и на карточку четы Лепехиных. Ни одной из них в Историческом архиве Белграда не оказалось! Я знаю, что карточка Кискевича там была — она была у меня в руках, несколько лот тому назад. Возможно, ее сунули по ошибке куда-то? [34] Письмо И.Качаки к А. Арсеньеву от 25 сентября 2005 г.

После ознакомления со стихотворением Гальского Качаки продолжил свои воспоминания детства:

Как мне не помнить эти мансардные ступеньки?! Я почти каждый день проходил ими, до 1971 г. — до своего отъезда в Голландию. «Деревянные» — это licentia poetica Гальского. Они были каменными. Лифт шел до 5-го этажа, а оттуда каменные ступеньки вели на мансарду. Наверху, на мансарде, был в самом деле деревянный пол, это была большая передняя (6 на 6 м), куда выходило пять дверей: одни в квартирку сербки (госпожи Мишин, которая внизу, в нашем доме держала приемный магазин для химической чистки одежды, и ее никто не трогал), другие две ~ в квартиру хозяев Кискевича. Первая из них вела в его комнатку (кухоньку с черно-белым полом из керамических плиток, расположенных в форме ромбов, из которой еще одна дверь вела в остальную часть квартиры хозяев), третья ~ в «парадный» вход квартиры хозяев Кискевича, четвертая — в квартиру пресловутой четы Лепехиных, и пятая — на огромный чердак для сушки белья всего жилого дома.