Евгений Кискевич - Ноктюрн душе

Неясный звон,
Песнь ветра меж стволами.
Осенний сон
Глаза смежил крылами.

Парк облетел. Ни души
На опустевших аллеях.
Чуть паутинкой белея,
Лужицы лист порошит.

Дождь набежал — и затих.
Ветер рванулся со вздохом.
Тянутся к солнечным крохам
Руки деревьев нагих.

Сонного дерева скрип,
Шелест листвы оскудевшей,
Шорох травы обгоревшей —
Пленный, скучающий хрип.

Тягостен двойственный срок;
Ночи и дни в колебаньи.
Лето последним лобзаньем
Хладных касается щек.

Лишь на скамейке глухой,
На покоробленном лаке
Врезаны имя и знаки:
Сердце пробито стрелой.

За облетевшим кустом,
Желтым бурея нарядом,
Ждет со слезящимся взглядом
Осень с дырявым зонтом.

Корни качая,
Вьет, ворошит бурелом,
В луг выбегая
Вкось по снегам — помелом,
Вниз — ходуном,
Плача зайчонком и лая,
Миг — и столбом,
Вдаль, к деревням засыпая.

Дремлют деревни
Сном голубым и чужим,
Повестью древней
Ветер мерещится им.
Стелется дым.
Снег фиолетов вечерний.
Слышны шаги!
Сердце стучит суеверней…

Холодеет закат у багряной опушки,
И деревья из рук изумленно роняют хвою,
Под корягой лесной не гуторят лягушки,
Просыпается ночь в нелюдимом и дремном краю.

Подойдем в этот час, в этот миг невозвратный
К заржавелым камням, что недвижно в болото глядят.
Созерцая, как тонут багровые пятна,
И года убегают в бессмертный и влажный закат.

Над прозрачным ключом, надо пнем обомшелым,
Где толпятся опенки и алый горит мухомор,
Начертим заклинанье, и жестом несмелым
Всем Согласием благословим цепенеющий бор.

Далеко отошло и умолкло страданье,
Набегающий дождь пеленой укрывает луну,
И смиренным моленьем травы и молчанья
Мы на землю вернем навсегда, навсегда тишину.

Бежав от бурь из дома отчего,
И впавши в плен иных борений,
Здесь погребен редактор «ЗОДЧЕГО»,
При жизни звавшийся: «ЕВГЕНИЙ».

Украшен холм над плотью бренною
— Как знак, что вещий голос замер, —
Колонною усекновенною
(Бетон, отделанный под мрамор).

Прохожий, стой! О всех запытанных
Молись над ранним прахом скифа!
Но вместо кондаков зачитанных
Твори: «МОЛЧАНЬЕ» и «СИЗИФА»…

Хочу тебя отговорить
За мной в высокий луг ходить.

Там ветрено, журчит трава,
От дум кружится голова.

И всё, должно быть, сон и бред.
Для рук твоих там жатвы нет.

А руки мне твои нужны
Для дел житейских, дней войны.

Вернись в наш опустелый дом,
Ты мне нужна, мила мне в нем.

Когда ж сойду с крутой стези,
Увижу вновь тебя вблизи,

О том, что встретил я на ней,
Я расскажу тебе поздней.

Осень да ливень. Поляна ровна.
В низкую тучу зарылась луна,

И, оседая на мокрый овин,
Бабой кривою глядит через тын.

Там, на ветру, в армяке, за кустом
Чучело зябко трясет рукавом:

То ли грозится, иль дождь надоел —
Машет рукою на вдовий удел.

Только ущербная молча глядит,
А из-под туч до утра моросит.

Солнце заходило за леса,
В роще погасали голоса.

Жаворонка жалобную трель
Повторяла дольняя свирель.

В заводи аукнул водяной:
Солнце опустилось на покой.

Голуби возились в голубятне.
Тени становились непонятней:

Кто-то перекресток пересек,
Может, ведьма, может, человек.

В воздухе упорней и внятней
Думы о покинутой, о ней.

Вот пахарь, как добрая сила,
Упорно за плугом идет,
И косную, милую землю
Легко и небольно гнетет.

Он теплую толщу взрывает
И будит от темного сна.
Она перед ним раскрывает
С доверьем свои ложесна.

Гремит с облаков огневица,
Смущая уклад полевой,
Летят вороненые птицы
Над смертно дрожащей землей.

Он крестит ее бороздами,
Смиряет заклятьем глухим,
Венчает ее семенами,
И молится сильным, святым,

Домашним, своим, бородатым,
Сошедшим на землю ничью,
Радетельным к избам и хатам.
Вот к этому он мужичью —

Чтоб их благодать сохранила
От бедствий взыскующий дол,
Чтоб пахарь, как добрая сила,
Спокойно полями прошел.

Вот в этой ржи когда-то бой кипел
С засадою, залегшей в хлебной пыли…
Густую цепь поймавши на прицел,
Как зрелый хлеб из-под стеблей косили.

Там, на меже, злобился пулемет
Всё яростней, безжалостней, скорее,
Сестра лила на ребра черный йод.
Но, отступив, бежали батареи.

И пронеслись по размозженным лбам,
И паника срывала им кокарды.
Провыл норд-ост по выбитым хлебам
Тот реквием, что не пропели барды.

Ряды стеблей добил степной мороз.
Покрытое осколками латуни,
И шрамами от вдавленных колес,
Непахано лежало поле втуне.

Но паводком спадающей волны
Кровавое сравняло чрезполосье.
И вот опять средь лебеды, скудны,
Там, за межой, качаются колосья.

Свобода! За что же? Когда же?
Ты снова, как прежде, важна,
Когда я был проще. И, даже,
Теперь ты мне больше нужна.

Ведь я полюбил несвободу,
Ищу загородок, ярма,
Удобна в любую погоду
Моя золотая тюрьма.

За что же я брошен? Ведь я же
С тобою хотел пошутить,
И вот на публичной продаже
Стоишь ты, и хочешь не быть.

Мне быть, или нет? Не купили,
Но продали всё же тебя,
И ты уже в автомобиле,
И я за тобой, не любя.

Одну тебя я не предал,
О, муза, вешних лет.
Еще неслышную искал,
Тропил твой хрупкий след.