Шицзин

Небо людей просветляет, им радость дарит.
С флейтою нежной согласно сюань так звучит [417],
Княжеский жезл так слагался из яшм [418]— так оно
Точно пас взяло и точно ведет вас давно.
Если ведет, разве спросишь прибавки? И вот,
Так же легко небеса просветляют народ!
Много грехов у народа, и ныне при всех
Не выставляй напоказ ты и собственный грех!

Доблести муж величавый — то царства оплот,
Царства ограду собою являет народ,
Сильных удел — перед входом поставленный щит [419]
Род знаменитый — столпом и опорой стоит,
В мире любовью к добру утвердится страна,
Родичи наши — тебе крепостная стена;
Не допускай же, чтоб стены разрушились в прах,
Чтоб не осилил тебя, одинокого, страх!

Страх перед гневом небес постоянно имей
И предаваться веселью и играм не смей;
Бойся, что небо изменит все судьбы людей,
И на погибель страшись погонять лошадей!
Небо державное — это сияющий свет,
Где б ты ни шел, от него не укроешься, нет [420]!
Небо державное — это как солнца восход —
Всюду беспутство твое озарит и найдет!

Великий, великий верховный владыка —
Владыка народов, живущих внизу.
Жестокий и грозный верховный владыка —
Дары его злом осквернились внизу [422]!
Хоть небо рождает все толпы народа,
Нельзя уповать лишь на волю творца:
Недобрых совсем не бывает вначале [423],
Но мало, кто добрым дожил до конца.

И царь Просвещенный воскликнул: «О, горе!
О, горе великое царству Инь-Шан!
Насилие и угнетение вижу,
Одна лишь корысть и стяжанье вокруг!
Насильники эти на месте высоком,
А ты из стяжателей выбрало слуг —
Нам небо их, наглых, на муку послало,
А ты подняло их, ты силу им дало».

И царь Просвещенный воскликнул: «О, горе!
О, горе великое царству Инь-Шан!
Имеешь ты к долгу ревнивых людей,
Насильники ж злобу плодят между нами,
Тебе отвечают пустыми словами [424],
А здесь при дворе только вор и злодей:
С проклятьями злоба кругом зашумела,
И нет им границы, и нет им предела!»

И царь Просвещенный воскликнул: «О, горе!
О, горе великое царству Инь-Шан!
В стране лишь твоя злая воля была,
И доблесть твоя — лишь стяжание зла,
И доблесть царя твоего не светла!
Нет помощи трону кругом, но хула
Идет, что померк твоей доблести свет,
И в царстве достойных советников нет».

И царь Просвещенный воскликнул: «О, горе!
О, горе великое царству Инь-Шан!
Вином разве небо поит тебя?—Нет!
Ты следуешь тем, что от долга далеки,
Ты облик достойный теряешь в пороке,
И света от полного мрака не в мочь
Тебе различить, только крики и вопли
Я слышу, и день обратило ты в ночь!»

И царь Просвещенный воскликнул: «О, горе!
О, горе великое царству Инь-Шан!
Гудит, как цикады, и ропщет народ,
Бурлит, как в разливе вскипающих вод:
Великий и малый здесь гибель найдет,
Но ты продолжаешь губительный ход,
И гнев поднимается в царстве Срединном [425],
До демонских стран [426], разливаясь, идет».

И царь Просвещенный воскликнул: «О, горе!
О, горе великое царству Инь-Шан!
Безвременье шлет не верховный владыка —
Ты, Инь, небрежешь стариною великой:
Хоть нет совершенных и старых людей-,
Законов живет еще древнее слово,
Но ты не вникаешь в законы, и снова
Великие судьбы распасться готовы [427]».

И царь Просвещенный воскликнул: «О, горе!
О, горе великое царству Инь-Шан!
Народ поговорку имеет такую:
Коль валятся, корни подняв, дерева,
А ветви их целы, и цела листва,
То были подрезаны корни сперва [428]!
Для Инь недалеко и зеркало есть,
И память о Ся-государе жива [429]!»

Прежде всего за достойной осанкой следи:
Признак она, что достоинство скрыто в груди.
Люди теперь поговорку сложили вот так:
Всякий мудрец, говорят, непременно дурак!
В глупости черни, пожалуй, сказать бы я мог,
Главное то, что она прирожденный порок;
Из мудрецов же бывают лишь те дураки,
Кто поступает природе своей вопреки.

Силы, мудрей человека, воистину, нет:
Вся Поднебесная слушает мудрый совет.
Если б явил он и доблести светлой дела —
Вся бы страна за таким государем пошла.
Тверды указы, и планы его широки,
К времени слово, и думы его далеки,
Если блюдет и осанку достойную он,
То для народа правитель — пример и закон.

Если же ныне блуждает правитель иной,
Сам поднимает он смуту в правленьи страной,
.Доблести духа в себе ниспровергнул давно
И погрузился бездумно в одно лишь вино.
Ты хоть утехам безмерно предаться готов,
Разве не вспомнишь и ты о наследье отцов?
Не устремишься ль душою ты к древним царям,
Правилам светлым ужель не последуешь сам?

Небо державное нас отвергает, и вот,
Не уподобимся ль ныне источнику вод:
В бездне исчезнуть и мы не стремимся ужель?
Раньше вставай и лишь ночью ложися в постель,
Двор свой опрыскай и вымети сор со двора:
Будешь народу примером труда и добра.
Сам же готовь и коней с колесницами ты,
Стрелы и копья готовь, и мечи, и щиты:
Будешь на страже ты против внезапной войны:
Прочь да изгонишь и варваров южной страны.

Да укрепишь ты народ свой на добром пути,
Княжеский долг и закон исполняй ты и чти.
Будь наготове, чтоб недруг врасплох не застиг,
Будь осторожен в словах, что пришли на язык.
Вид величавый и вместе достойный блюди:
Будет во всем и добро и покой впереди.
Если с пороком белейшая яшма жезла,
Тут бы шлифовка исправить порок помогла;
Если же в слове твоем оказался порок,
Чтоб ты ни делал, но слова б исправить не мог.

Пусть легковесного слова не скажут уста,
Речь у тебя да не будет небрежно пуста:
Знай, что не держит никто языка твоего,
Слово нельзя отпустить, не обдумав его.
Знай же, что слово найдет непременно ответ,
Блага, чтоб кануло без воздаяния,— нет.
Милостив будь и к советникам — добрым друзьям,
Милостив будь и к народу, как к малым детям.
Внуков пойдет от тебя непрерывная нить:
Тысячи тысяч да будут им вечно служить.

Видят, как ты с благородными дружбу ведешь:
Лик твой приятен и мягок, и сам ты хорош,
Думаешь, как бы не вышло ошибки какой.
Будь же таким и тогда, как заходишь в покой:
Перед отверстием в крыше [430]своей не красней,
Не говори, что не видно, каков ты под ней,
И что никто за тобой не следит: и тогда
Светлые духи незримо приходят сюда.
Можно ль предвидеть и их появление здесь?
Может быть, паче у них отвращение есть.