Шицзин

Будет народ успокоен нескоро [438],
Грабят народ наш жестокие воры.
«Это нельзя»,— говорят лицемеры,
Лгут за спиной и поносят без меры.
«Это не мы!» — Но ответите вы,
Песню про вас я слагаю, увы!

Горела ярко звездная река [439],
Кружа, пересекала небосвод.
И царь сказал: «Увы мне, горе нам!
Чем ныне провинился наш народ?
Послало небо смуты нам и смерть,
И год за годом снова голод шлет.
Все духам я моленья возносил,
Жертв не жалея. Яшмы и нефрит
Истощены в казне. Иль голос мой
Неслышен стал, и небом я забыт?

А засуха ужасна и грозна,
И зной, скопясь, поднялся к небесам.
Я жертвы непрестанно возношу,
Переходя с мольбой из храма в храм.
Давно погребены мои дары [440]
И небу, и земле, и всем богам,
Но Князь-Зерно помочь в беде не мог,
А царь небесный не снисходит к нам.
Чем видеть мор и гибель на земле,
Я кару принял бы за царство сам!

А засуха ужасна и грозна!
Ее не отвратить, и смерть кругом,
И страхом я и ужасом объят,
Как будто надо мной грохочет гром.
О царство Чжоу, где же твой народ?
Калек, и тех не остается в нем!
Небес великих вышний государь,
Ужель царя ты не оставишь в нем?
О предки, как нам в трепет не прийти? -
Не станет жертв пред вашим алтарем [441]!

А засуха ужасна и грозна!
Ее не угасить, и всё в огне,
И всё кругом покрыл палящий зной,
И места нет, куда б сокрыться мне.
Надежды нет, куда ни бросишь взор —
Судеб великих близится конец [442]!
Я помощи не вижу от князей,
Издревле правивших в моей стране...
Ужель вы не жалеете меня,
Отец и мать, и предки в вышине?

А засуха ужасна и грозна!
Гора иссохла, и иссяк поток,
И всюду сеет пламя и пожар
Свирепый демон — засух грозный бог.
Изнемогает сердце от жары —
Как бы огонь больное сердце сжег!
Князья, что древле правили страной,
Не слышат нас (мой голос одинок).
Небес великих вышний государь,
О, если б я уйти в изгнанье мог!

А засуха ужасна и грозна!
В смятеньи я — бежать мешает страх,
И засухой, не знаю сам за что,
Наказан я, и этот край исчах!
У стран земли моля обильный год [443],
Я жертвы в срок вознес-на алтарях.
Небес великих вышний государь,
Ужель забыл ты о моих мольбах?
Пресветлых духов чтил я — не должны
Меня их гнев и ярость ввергнуть в прах.

А засуха ужасна и грозна!
Все разбрелись кругом, ослаб закон,
В беде правители моей страны,
Советник царский скорбью поражен.
Начальник стражи нашего дворца,
И конюший, и кравчий — двух сторон
Вельможи [444]— все спешат помочь, никто
Не говорит, что неспособен он [445]...
Я взор подъял к великим небесам:
Ужель удел мой только боль и стон?

Я взор подъял к великим небесам —
Сверкают звезды, предвещая зной!
Мужи совета, доблести мужи,
Свершили всё под светлой вышиной.
Судеб великих близится конец —
Не оставляйте труд ваш!... Я иной
Удел у неба не себе ищу,
А вам, что правите моей страной.
Я взор подъял к великим небесам:
Да будет милость их и мир со мной!»

Горы святые [447]высоки, велики:
Самого неба достигли их пики.
Духа сошла с них священная тень,
Фу [448]порождает он роды и Шэнь [449].
Шэнь поднялися и Фу и с тех пор
Стали для Чжоу [450]на место опор,
Царств четырех [451]они стали стеной,
Доблесть явили пред нашей страной!

Трудится Шэнь-князь, по царскому слову
Подвиги предков продолжить готовый.
Жалован в Се [452]был столицею он,
Южным уделом,— в пример и закон.
Шаоский князь, отряженный царем,
Строит для Шэнь и столицу, и дом,
Юг устрояет: пребудут в веках
Подвиги Шэнь у потомства в руках [453]!

Шэньского князя царь чтит приказаньем:
«Южным уделам служить назиданьем;
И чтобы жители Сеской земли
Город и крепость тебе возвели [454]».
Шао велел царь [455], чтоб подати все
С Шэньских земель собиралися в Се.
Домоправителю велено вдруг
В Се перевесть домочадцев и слуг.

В Се началися для князя работы,
Князю из Шао тут было заботы.
Прежде воздвиг он вкруг города вал,
Храм и с пристройками после создал;
Храм тот пространно построенный был.
Шаньскому князю наш царь подарил
Сильных-преоильных четыре коня,
Бляхи сверкают их ярче огня.

Царь отправляет его из столицы
В царской с четверкой коней колеснице.
«Думал о доме твоем, не нашли
Места, достойнее южной земли.
Яшмовый жезл я тебе подарю —
Знак драгоценный, что служишь царю.
Дядя царя своего ты, иди
Южные наши владенья блюди!»

Вот шэньский князь отправляется, следом
В Мэй [456]его царь угощает обедом.
Шэньскому князю на юг повернуть
Надо, он в Се направляет свой путь.
Князю из Шао приказано: все
Были бы подати собраны в Се,
Чтобы в закромах копилось зерно,
Князю в пути пригодится оно [457]!

Шэньский наш князь так воинственно, смело
В Се приезжает, и свита поспела;
Тьма колесниц, и спешит пешеход.
В царстве великом ликует народ:
«Добрый оплот ныне будет и щит!
Шэньский наш князь разве не знаменит?!
Дядя старейший царя! Наконец,
Будет для власти живой образец [458]!»

Шэньский наш князь трех достоинств радетель:
Мягкий, прямой он, для всех благодетель.
Он успокоил уделы страны,
Славою князя все царства полны.
Цзи-фу [459]сложил эту песню о нем,
Стих зтот сложен с большим мастерством,
Следуют звуки в согласии их.
Шэньскому князю дарю я свой стих.

Небо, рождая на свет человеческий род,
Тело и правило жизни всем людям дает.
Люди, храня этот вечный закон, хороши,
Любят и ценят прекрасную доблесть души.
Небо, державно взирая на чжоуский дом,
Землю внизу осветило горящим лучом,
И, чтобы сына небес не коснулося зло,
Небо в защиту ему Чжун Шань-фу родило.

Доблестью духа был наш Чжун Шань-фу одарен,
Мягок, прекрасен, всегда почитал он закон,
Видом достойный и всем выраженьем лица,
Был осторожен, внимателен был до конца.
Древних реченья, как правила жизни, любил,
Вид величавый блюдя изо всех своих сил.
Сыну небес был послушен всегда и не раз
Всем возвещал он царский пресветлый приказ.