Николай Доризо - Я сочинил когда-то песню

О, вековечная сила
Привычки
К месту
в столе,
Где положены
Спички,
К лампе настольной,
К обоям домашним,
К этим —
на коврике —
Туфлям вчерашним.
К месту
на пляже,
Где лег ты однажды.
Даже
в пустыне
К беспамятству жажды,
Можно привыкнуть
К палате больничной,
К мысли о смерти
Такой непривычной,
К боли,
Когда
не вздохнуть
И не крикнуть,
Только вот
к старости
Трудно
привыкнуть.

Он сын поэта,
что любим
Народом нашим благодарным,
Что умер
дерзко молодым,
Красивым,
звонким,
легендарным.
Ему уже немало лет.
Морщинист,
близорук
и сед.
Устало щурятся глаза.
Сидит,
судьбой в наш день заброшен,
Как старость
гения-отца
Та,
до которой тот
не дожил.

Друзья,
хотите чуда?
Вот оно.
На Севере,
снегами
занесенном,
В бочонке,
издалека
привезенном,
Вдруг
забродило
южное вино,
Тревожно,
непонятно,
невпопад,
Почувствовав
однажды
утром вьюжным,
Что где-то там
в садах
под солнцем южным
Расцвел
в родной Молдове
виноград.
Неужто впрямь
ему
Отчизна
Снится
И теплое дыхание ее?..
Откуда
это дивное чутье?
Зов
той земли,
которой
ты
частица.

Есть город,
один он такой на земле.
В том городе
даже подростки-мальчишки
Доныне
от пап и от мам
понаслышке
Зовут за глаза
меня
Колей
в семье.
И сам я не тот,
да и город не тот,
А в нем
до сих пор
мое детство
живет.

Вдруг
в скалистых
окрестностях Осло —
березка!
Я ее
россиянкой
считал,
Потому что впервые
в России
В раннем детстве
ее увидал
А норвежец,
запомнивший детство свое,
Скандинавкой
считает ее.
Он с ней рос
в этом домике у полустанка…
Как его убедить,
Что она россиянка?

У каждой нации
В душе
такое есть,
Что на другой язык
Не перевесть.
Хоть кепка
отличается от фески,
Я мог бы
по-турецки говорить
И даже думать.
И кальян курить,
Но чувствовать
не мог бы по-турецки.

Благополучными
Не могут быть поэты,
И разлюбив,
И снова полюбив.
Стихи
напоминают взлет ракеты:
Чтобы взлететь ракете,
Нужен взрыв.
К тому ж она ступенчата,
ракета,
Лишь потому ракета и летит.
Ступени бед,
Потерь твоих,
Обид —
Ее носители.
Поэт,
запомни это.
Но вот она достигла высоты.
И отделились
от нее ступени.
Сгорели
и исчезли в дымной пене.
Летит ракета.
Значит, счастлив ты!

Мысль начинается
не с мысли.
А с чего?
С неизъяснимости
волнения первичной,
С обиды,
с гнева, с нежности обычной.
У мысли с чувством
кровное родство.
Холодный ум,
он вовсе не велик,
Мысль чувственна,
и тем она прекрасна,
Лишь в муках чувства
вдруг,
в какой-то мир,
Рождается ребенок мысли ясной.

Выходит
возраст мой
на линию огня.
Как дом с порога,
Как роман с пролога,
Газету начинаю с некролога.
Живых
друзей
все меньше
у меня.
Выходит возраст мой
на линию огня.
Так
високосный год мой
начался.
Друзья уходят,
остаются жены
И те ж,
без измененья,
телефоны.
Все те же цифры,
но не голоса…
Так
високосный год мой
начался.
Чужая смерть
страшна мне,
как своя.
И, расставаясь
у могилы
с другом,
Как ни грешно,
я думаю с испугом,
Что там умру
когда-нибудь и я.
Чужая смерть
страшна мне,
как своя.
Есть только вечность —
вечной славы нет,
И даже вы,
бессмертные поэты,
В конечном счете
смертны,
как планеты,
Как солнце —
через сотни тысяч лет.
Есть только вечность —
вечной славы нет.
Ко мне пришло
мое начало дня,
Пока живу,
я все-таки бессмертен,
Хотя бы тем,
что вновь
забыл о смерти.
Есть мысль,
есть труд,
есть слово у меня,
И возраст мой на линии огня.

О, как ты поздно,
молодость,
пришла.
Почти на тридцать лет
ты опоздала.
Всю жизнь мою
тебя мне не хватало…
О, как ты поздно,
молодость,
пришла!
Зачем пришла ты
именно теперь,
Зачем так жадно
чувствую тебя я,
Не только обретая,
но теряя,
Как самую большую
из потерь!
Я вроде был когда-то молодым.
Но мог ли быть я
молодым когда-то
Так истово,
так полно,
так богато,
Как в эти годы
ставши молодым!..
Познавший цену
радостям земным,
Изъездивший почти что всю планету,
О молодость,
лишь только мудрость эту
Могу назвать я
именем твоим!
Готов я бить во все колокола,
Приветствуя строкой
твое явленье.
Моя ты гибель
и мое прозренье,
О, как ты поздно,
молодость,
пришла!

Мало
иметь
писателю
Хорошую жену,
Надо
иметь
писателю
Хорошую вдову.
Мне эта горькая истина
Спать не дает по ночам.
«Белая гвардия» издана,
Вышли «Записки врача»,
«Мастер и Маргарита»,
«Бег»,
«Театральный роман»…
Все,
что теперь знаменито,
Кануло б в океан.
Вы понимали,
с кем жили.
Русский поклон вам земной!
Каждой
строкой
дорожили
В книжке его записной.
В ящик
слова
запирали,
И от листа
до листа
Эту державу
собрали,
Словно Иван Калита.
Тысячи подвигов скромных,
Подвигов
Ваших
святых,
Писем,
лежавших в приемных
У секретарш занятых.
Собрана
Вами
держава,
Вся,
до последней главы.
Вы
и посмертная слава —
Две его верных вдовы…

Все,
что противоположно,
Друг без друга
невозможно:
Если б не было
печали,
Счастья
мы б не замечали,
И,
друзья мои,
поверьте,
Что бы там ни говорили,
Если б не было бы
смерти.
Так бы
жизнь
мы не любили.
Потерял я
сто империй —
Сто надежд,
и тем не менее,
Может быть,
мои потери —
Главное приобретение?!
За тебя я пью,
поэзия,
Как за чувство равновесия.

Не мог и дня
прожить он без людей,
Лишь
с ними
становился он поэтом,
Но он на людях
жизнью жил своей —
Общителен
и отрешен при этом
Он был неповторим
при каждой встрече.
И может, был неповторим он
в том,
Что юмор предков
из глухих местечек
И дух «Гренады»
сочетались в нем.