Адам Мицкевич - Стихотворения. Поэмы

Чтоб свалке помешать, пришлось Судье вмешаться;
Враг новый близился, напрасно защищаться!
Ружейный выстрел вдруг раздался из ольшины
И топот по мосту несущейся дружины,
И «Гей же на Соплиц!» — неслось уже из лога,
Затрепетал Судья, узнал он Козерога!
А Граф кричал ему: «Сдавайся, пан Соплица!
Со мной союзники, ты должен подчиниться!»

Асессор подбежал и крикнул возмущенно:
«Граф, арестую вас я именем закона!
Жандармов вызову, коль шпаги не сдадите,
За нападенье вы аресту подлежите.
Об этом говорит артикул…» Но бедняга
Не кончил, по лицу его хватила шпага.
Свалился замертво Асессор оглушенный
И не вставал уже из конопли зеленой.

Соплица закричал: «Разбойник ты великий!»
Все загорланили, но, заглушая крики,
Вопила Зосенька испуганно спросонок,
К Судье на грудь она припала, как ребенок.

Тут под ноги коня упала Телимена
И руки подняла, белевшие, как пена;
Распущенных волос откинув покрывало,
«Взываю к чести я! — пронзительно вскричала. —
Во имя господа, прошу я со слезами,
Нет, не откажешь ты в последней просьбе даме!
Жестокий, порази нас первыми скорее!»
Упала в обморок, склонился Граф над нею,
Смутила юношу трагическая сцена.
«О панна София, о пани Телимена!
Нет! Безоружных кровь не запятнает стали.
Соплицы, все теперь вы пленниками стали!
Так мне в Италии пришлось по воле рока
Бандитов окружить вблизи Бирбанте-Рокка,
С вооруженными я расправлялся тут же,
А безоружных всех велел связать потуже, —
И увеличили они триумф заветный,
Потом повесили их у подножья Этны».

Соплицам повезло, что графский конь был лучший
Из всех других коней, помог счастливый случай!
Граф отомстить хотел им собственной рукою,
Он шляхту далеко оставил за собою;
Жокеи ехали за ним шеренгой длинной,
Прославились они своею дисциплиной,
Меж тем как шляхтичи не медлили с расправой, —
В восстаньях одичал характер шляхты бравой.

Граф холодней уже расценивал событья,
И обойтись хотел он без кровопролитья.
Арестовал Соплиц, а чтоб не ускользнули, —
Жокеям приказал стоять на карауле.

Вдруг: «Гей же на Соплиц!» — и шляхта валит валом, —
Двор заняла она с усердьем небывалым
Тем легче, что в плену Судья был с гарнизоном;
Несутся шляхтичи потоком разъяренным;
Их не впускают в дом, — спешат под сень фольварка,
Все ищут, биться с кем? Но вот на кухне жаркой
Лихие шляхтичи носами потянули.
Благоухание кастрюль они вдохнули
И захотели есть; вражда была забыта,
Остыл горячий гнев во славу аппетита!
И, одержимые неистовой отвагой,
«Есть! Есть!» — воскликнули веселою ватагой,
«Пить! Пить!» — отозвались соратники ретиво, —
Два хора грянули, согласные на диво!
Крик взбудоражил всех, всем было не до шуток,
У каждого давно заговорил желудок.
Их крики перешли в громовые раскаты,
Как будто ворвались за фуражом солдаты.

Гервазия к Судье не допустили даже,
Пришлось ни с чем уйти при виде графской стражи.
Хоть отомстить не мог, — все под замком сидели, —
Рубака не забыл своей заветной цели.
Хотел формально он и на глазах шляхетства
За Графом утвердить Горешково наследство.
За Возным гнался он с уже готовой речью
И, наконец, нашел Брехальского за печью,
Схватил за шиворот и поволок за двери,
Приставив нож к груди, чтоб возбудить доверье.
«Пан Возный, просит Граф у вашей панской чести,
Чтоб огласили вы, как принято, на месте
Ту интермиссию {330} , что вводит во владенье
И замка, и полей, и целого именья…
Да что перечислять: все cum graniciebus
Scultetis cum gais et omnibus et rebus
Et quibusdam ailis как знаете, долбите,
He пропуская слов!» — «Постойте, не спешите, —
Протазий с гордостью ответил. — Нет резону
Отказываться мне, да только по закону
Сей акт неправильный, без всякого значенья,
Понеже вынужден был силой принужденья!»
«Здесь нет насилия! — сказал Гервазий скромно. —
Прошу я вежливо, а если пану темно,
То посвечу Ножом. Вмиг от огней веселых
В глазах засветится, как в девяти костелах».

«К чему, Гервазенька, со мной такой ты грозный? —
Протазий вопросил. — Я что? Я только возный!
В округе ведомо, что дел я не решаю,
Что продиктуют мне, то я провозглашаю!
Слуга закона я, не подлежу аресту,
Зачем меня Ножом приковываешь к месту?
Пускай несут фонарь, в акт должен все вписать я,
Тогда провозглашу: «Утихомирьтесь, братья!»

К плетню он подошел, учтив и хладнокровен,
Чтоб слышно было всем, залез на груду бревен,
Сушившихся в саду, и вдруг, как ветром сдуло,
Исчез — и нет его! Белея, промелькнула,
Как голубь, белая тулья конфедератки,
Протазий к конопле помчался без оглядки.
Тут Лейка выстрелил, но не попал по цели,
Протазий в хмель залез, тычины захрустели,
Забрался в коноплю и крикнул: «Протестую!
Неправомочен акт! Стараетесь впустую!»

Протест Протазия, как залп последний, грянул,
Защита сломлена, и враг на стены прянул,
И дворня, наконец, насилью уступила.
Все шляхта грабила, что под рукою было.
Не тратя времени, забрался в хлев Кропило;
Он окропил волов и двух телят, а Бритва
Хватил их саблею. Кипела рядом битва,
Там Шило действовал, колол он под лопатки
Свиней и поросят, бегущих без оглядки.
Пришел гусиный час. Теперь пиши пропало!
Те гуси, что спасли когда-то Рим от галла,
Напрасно, гогоча, о помощи молили,
Но Маилий не пришел — гусей не пощадили!
Одних передушил, других живыми Лейка
Подвесил к поясу. Гусиная семейка
С шипеньем, гоготом сновала под ногами,
А Лейка, поднятый гусиными крылами,
Носясь по птичнику, осыпан белым пухом,
Казался Хохликом, ночным крылатым духом.

Меж тем в курятнике буянил Пробка хмурый,
И от руки его бесславно гибли куры,
С насеста он тащил железными крючками
Хохлаток-курочек совместно с петушками,
Душил их тотчас же с решимостью суровой.
Вскормила Зосенька тех кур крупой перловой!
Эх, Пробка-дуралей! За это преступленье
Не вымолить тебе у Зосеньки прощенья!

Гервазий, вспомнивши былых времен обычай,
Отправил тотчас же шляхетство за добычей,
На поясах своих, как в старину бывало,
Велел он притащить бочонки из подвала.
Бочонки шляхтичи охотно облепили,
Киша, как муравьи, их к замку покатили,
Который занят был шляхетством для ночлега, —
Хотели там они пожать плоды набега.

Вот сто костров зажглось, румянится жаркое,
И ломятся столы, вино течет рекою,
Пропить, проесть, пропеть им эту ночь охота,
Но стала шляхтичей одолевать дремота.
Меж тем идут часы, за оком гаснет око,
Кивают головы, и шляхта спит глубоко,
Кто с чаркою в руке, кто водку в кружку вылил, —
Так победителей брат смерти — сон осилил!