Юз Алешковский - Средь других имен

И слышу в гордом слове Туров
Летящих в мрак ветвей и хвой
Упрямых, круторогих туров
С закинутою головой.

Ветрами чистыми овеян
Язык той девственной поры:
От песен первых, от церквей он,
От простодушной детворы.

И так ясны в той речи плавной
Общенья тех, кто речь творил,
С Душой народа, юной Навной,
Наитчицей творящих сил!

Завершается труд,
раскрывается вся панорама;
Из невиданных руд
для постройки извлек я металл,
Плиты слова, как бут,
обгранил для желанного храма,
Из отесанных груд
многотонный устой создавал.

Будет ярус другой:
в нем пространство предстанет огромней,
Будет сфера — с игрой
золотых полукруглых полос…
Камня хватит — вдали,
за излучиной каменоломни,
Блеском утра залит
непочатый гранитный колосс.

Если жизнь и покой
суждены мне в клокочущем мире,
Я надежной киркой
глыбы камня от глыб оторву,
И, невзгодам вразрез,
будет радость все шире и шире —
Видеть купол и крест,
довершаемые наяву.

Мне, слепцу и рабу,
наважденья ночей расторгая,
Указуя тропу
к обретенью заоблачных прав,
Все поняв и простив,
отдала этот труд Всеблагая,
Ослепительный миф —
свет грядущего предуказав.

Нет! не зодчим, дворцы
создающим под солнцем и ветром,
Купола и венцы
возводя в голубой окоем —
В недрах русской тюрьмы
я тружусь над таинственным метром
До рассветной каймы
в тусклооком окошке моем.

Дни скорбей и труда —
эти грузные, косные годы
Рухнут вниз, как обвал —
уже вольные дали видны;
Никогда, никогда
не впивал я столь дивной свободы,
Никогда не вдыхал
всею грудью такой глубины!

В круг последних мытарств
я с народом безбрежным вступаю —
Миллионная нить
в глубине мирового узла…
Сквозь крушение царств
проведи до заветного края,
Ты, что можешь хранить
и листок придорожный от зла!

Ни воли, мыслей, чувств, ни этих слов
Доныне не было еще моих.
Откуда же теперь во мне они,
Короткие зимы полярной дни?
Я был бесчувствен и бездумен, тих
В безвидной тьме молчанья своего,
Где жизни нет, где нет неясных снов.
Возникло все во мне из ничего,
Из неразличной тьмы небытия,
И, как сменивший ночь недолгий день,
В небытие моя вернется тень,
Вся жизнь, как сон мелькнувшая, моя.
И сам я от нее неотделимый,
Не может быть меня без моего.
Но были я и мною мир любимый,
А более не может быть ничем.
Тот мир — не призрак призрака нелепый,
Ни тени тень тот я. Но мир прекрасный
И совершенный я в не сущей тьме,
В которой мой конец и мой исток
С моею древностью неразлучимы.
Небытие — божественный поток,
Незримая безмолвная пучина.
В ней мысли нет. Она — ни тьма, ни свет,
В ней все одно, она ж всего причина.

Ты мой Творец: твоя навек судьба я.
Бессилен я. Былинкой на лугу
Подъемлюся, несмело прозябая.
Терплю и зной, и снежную пургу.

Всё пригибает долу вьюга злая,
Грозится мне, клубя сырую мглу.
Но, знаю, я спасти Тебя могу,
Хотя — как Ты, всевечный, погибая.

Ведь ты умрешь, в цветении моем
Всем став во мне, и всем — как только мною.
Тогда восстанет жизнь моя иною.
Уж умирает я мое и в нем.

Как пчелы, все кишит, себя роя,
Дабы во мне воскресла жизнь Твоя.

Дабы во мне воскресла жизнь Твоя,
Живу, расту для смерти бесконечной.
Так Ты, любовный умысел тая,
Подвигнулся на жертву муки вечной.

Не ведал Ты: приять хочу ли я
Всю смерть Твою для жизни быстротечной,
Постигну ль жизнь, ленивый и беспечный?
Нет, Ты не знал, безмолвно кровь лия.

Воскреснешь Ты, найдя в конце начало,
Когда умру, Умершего прияв,
Начальность превзойдя. Двукрат не прав,
Кто тщится вырвать вечной смерти жало.

Мудрее Ты, чем древляя змия:
Небытный, Ты живешь во мне, как я.

Небытный, Ты в Себе живешь, как я.
Тобой я становлюсь ежемгновенно.
Что отдаю, меняясь и гния,
Всё было мной. А «было» неотменно.

Стремлюсь я, как поток себя струя,
И в нем над ним покоюсь неизменно.
Весь гибну-возникаю. Переменна,
Но неполна, ущербна жизнь сия.

Нет «есть» во мне, хоть есмь мое движенье.
Нет «есть» и вне — всё есть как становленье.

Страшит меня незрящей ночи жуть.
Боится смерти мысль моя любая,
Бессильная предела досягнуть.
Ты — свой предел — всецело погибая.

Свой Ты предел. Всецело погибая,
Всевечно Ты в не-сущий мрак ниспал.
Небытием Себя определяя,
Не Бытием, а Жизнию Ты стал.

Ты — Жизнь-чрез-Смерть, живешь, лишь умирая.
Но нет небытия: меня воззвал,
И я возник, и я Тебя приял,
Я — сущий мрак у врат закрытых рая.

А Ты не мрак. Ты — Жертва, Ты — Любовь.
Во мне, во всем Твоя струится кровь.

Да отжену отцов своих наследство,
Тьму внешнюю (небытность ли ея)!
Тьмы внешней нет, а тьма моя лишь средство.
Во тьме кромешной быть могу ли я?

Могу ль во тьме кромешной быть и я?
— Мне кажется: в бездействии коснея,
Недвижного взыскуя бытия,
Себя теряю, растворяюсь в ней я.

Мне сладостны мгновенья забытья,
Когда во тьме мне зрится свет яснее.
Но где тогда: во тьме или во сне я?
Не меркнет свет во мгле бытья-житья.

Томлюся я бессилием желанья.
Своей я тьмы, себя не одолел,
Воздвигнуть мню — смешное подражанье! —
Нас посреди сомнительный предел.

То эта тьма вовне, то тьма моя.
Где мой предел, раз нет небытия?

Ты беспределен: нет небытия.
Свой Ты предел — Себя преодоленье,
Воздвигшая Свободу лития,
В двойстве себя, единства, — воскрешенье.

Я немощен. Постичь не в силах я,
Сколь Ты един в согласье и боренье
Стихий, существ — Твои они явленья —
И в тайнодействе Крови пития.

И Жизнь-чрез-Смерть встает пред слабым взором,
Что всё двоит согласьем и раздором.

Единая в них угасает сила,
Разъята мною. Но в себе она
Всегда едина и всегда полна.
И тьма извне ее не охватила.